26.II-63г.

ВЫСТУПЛЕНИЕ М.И.РОММА

Я решил придти сюда, в эту непривычную для меня аудиторию, наполовину театральную, состоящую в основном из научных работников, потому, что мне кажется, сейчас наступило время дать себе отчет серьезный в том, что у нас происходит.

Тема собрания – "Традиции и новаторство" – дает повод говорить об этих серьезных вещах.

Передо мной темпераментно и хорошо выступил главный режиссер Воронежского театра т. Добротин. Он всем своим существом протестует против остатков сталинизма в сознании.

Он рассказал о районном начальстве, которое после выпивки развели костер на террасе санатория, да еще закатили выговор культработнику санатория за попытку протестовать. Яркий пример. Но тут же тов. Добротин советует вызвать т. Леонова в ЦК и предложить ему написать пьесу. А если у Леонова сейчас другие творческие замыслы? Если он сейчас не хочет работать в театре? По Добротину выходит, что если просит ЦК партии, то Леонов сейчас же послушно напишет хорошую пьесу. А других путей нет.

Вы не замечаете, т. Добротин, что этот путь рассуждения тоже от старых навыков? Что это чуточку похоже на сожжение костра на веранде? (аплодисменты).

По дороге вы обрушились на современные танцы, что под Новый Год ваш актер Попов танцевал западный танец. Я никогда в жизни не танцевал, просто не умею танцевать ни вальс, ни мазурку, ни па-де-патинер. Но мне кажется, что легче танцевать в маленькой комнате западный танец, чем мазурку, потому что для нее комната мала.

В течение многих лет пытаются изобрести настоящий советский танец. Изобрели. Он называется "прогулка" и требует очень больших площадей. Объяснения по телевидение некоторых позиций этого танца заняли четыре сеанса. Но никто из зрителей не усвоил тонкостей. А вот Попов сразу выучился танцевать. Очевидно, танец прост. Я хотел бы знать, много ли и какого танца натанцевал там Попов в Новогоднюю ночь?

Заодно тов. Добротин обрушился на безголосых певцов. А вот я люблю безголосых певцов. Мне больше нравится Бернес и вообще певцы, которые почти говорят и меньше поют, чем певцы, которые широко раскрывают рот и издают "тремоло". Разумеется, арию "Прости небесное создание" нужно петь хорошо поставленным тенором, а "Ходит по полю девчонка" как раз наоборот. Мне нравится в искусстве все выразительное.

У нас действительно создались некоторые навыки, с которыми следует бороться. Я согласен с т. Добротиным, согласен бороться с собственными пережитками. Именно поэтому, прежде чем говорить о традициях, новаторстве,– хотелось бы разобраться в некоторых традициях, которые сложились у нас. Есть очень хорошие традиции, а есть и совсем нехорошие. Вот у нас традиция: исполнять два раза в году увертюру Чайковского "1812 год".

Товарищи, насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную политическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией.

Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден, что увертюра написана по конъюнктурным соображениям, с явным намерением польстить церкви и монархии. Зачем Советской власти под колокольный звон унижать "Марсельезу", великолепный гимн французской революции? Зачем утверждать торжество царского черносотенного гимна? А ведь исполнение увертюры вошло в традицию. Впервые после Октябрьской революции эта увертюра была исполнена в те годы, когда выдуманы были слова "Безродный космополит", которым заменялось слово "жид". Впрочем, в некоторых случаях и это слово было напечатано на обложке "Крокодила": в те годы был изображен "Безродный космополит" с ярко выраженной еврейской внешностью, который держал книгу, а на книге крупно написано: "жид". Не Андре Жид, а просто "жид". Но художник, который нарисовал эту карикатуру, никто из тех, кто позволил себе эту хулиганскую выходку, нами не осужден. Мы предпочитаем забыть об этом, как будто можно забыть, что десятки наших крупнейших деятелей театра и кино были объявлены безродными космополитами, в частности, сидящие здесь Юткевич, Леонид Трауберг, Сутырин, Коварский, Блейман и др., а в театре – Бояджиев, Юзовский. Они восстановлены – кто в партии, кто в союзе своем, восстановлены на работе, в правах. Но разве можно вылечить, разве можно забыть, что в течение ряда лет чувствовал человек, когда его топтали ногами, втаптывали в землю?!

А люди, которые с наслаждениям, с вдохновением руководили этой позорной компанией, изобретали – что бы еще выдумать и кого бы еще подвести под петлю? – разве они что-нибудь потерпели? Их даже попрекнуть не решились – сочли неделикатным.

Журнал "Октябрь", возглавляемый Кочетовым, в последнее время занялся кинематографом. В 4-х номерах, начиная с января по ноябрь, появляются статьи, в которых обливается помоями все передовое, что создает советская кинематография, берутся под политическое подозрение крупные художники советского кино и старшего и более молодого поколений, эти статьи вдохновляются теми же самыми людьми, которым кажется, что нам не следует все-таки забывать то, что было.

Сейчас многие начинают писать пьесы, ставить спектакли и делать сценарий картин, разоблачающих сталинскую эпоху и культ личности, потому, что это нужно и стало можно, хотя еще года 3 или 4 назад считалось, что достаточно выступления Никиты Сергеевича на XX съезде. Мне прямо сказал один более или менее руководящий работник: "Слушайте, партия проявила безграничную смелость. Проштудируйте выступление т. Хрущева и довольно. Что вы в эти дела лезете?!"

Сейчас окончательно выяснилось, что этого недостаточно, что надо самим и думать, и говорить, и писать. Разоблачать Сталина и сталинизм в себе самом,– оглянуться вокруг себя, дать оценку событиям, которые происходят в общественной жизни искусства.

Наше совещание проходит в хороших, спокойных, академических тонах, и в это время очень энергичная группа довольно плохих литераторов в журнале "Октябрь" производит "расчистку" кинематографа и ей пока никто не ответил. Она производит "расчистку" и молодой литературы, и в этом вопросе ей тоже никто по-настоящему не отвечает. Но стоило Евтушенко опубликовать стихотворение "Бабий Яр", как эта группа немедленно отвечает через газету "Литература и жизнь".

Мне недавно довелось быть в Италии, и в Америке, и должен сказать, что не самоё стихотворение Евтушенко, а именно ответы на него

стали скандальной сенсацией на Западе. Мне тамошние журналисты задавали вопрос: "Как Вы относитесь к новой волне антисемитизма в СССР?"

Я с недоумениям спросил, о какой волне идет речь? Оказалось, что речь идет о статье Старикова и стишках Маркова. Этот номер газеты "Литература и жизнь" – это наш позор. Так же, как наш позор последние номера журнала "Октябрь". Поскольку статьи в "Октябре" направлены в мой адрес, мне и трудно и неприятно отвечать. Трудно, но нужно.

Нападение на кинематограф, которое ведет "Октябрь" началось с январского номера, в котором помещена статья о фильме "Мир входящему", написанная в совершенно беспардонных тонах политического доноса. Единственный просчет редакции был в том, что доносить-то сейчас некому. После такой статьи еще десять лет назад человека надо было закопать, лишить права работать в кинематографе, выгнать из режиссуры, послать в дальние края. Но дело в том, что времена сейчас другие и донос на "Неотправленное письмо", "Летят журавли", "А если это любовь?" и "Девять дней одного года"…

Обвинение было старое и давно известное: в "Девяти днях" герой с ущербинкой, в "Летят журавли" – героиня с ущербинкой, в "Неотправленном письме" – упаднический пессимизм. У Райзмана и герои с моральными изъянами, и безнравственность, и упадничество. За такие изъяны раньше сурово карали. Сейчас донос остался без ответа. Его просто не прочитали в соответствующих инстанциях, да и этих инстанций уже нет. Поэтому ни Калатозов, ни я, ни Райзман не были изгнаны из кино, и это рассердило журнал.

В 10-м и 11-м номерах появились статьи совсем уже страшненькие, с повальным обвинением всех и вся. Только слово "космополит" не было пущено в ход, а в остальном удивительное сходство со статьями пятнадцатилетней давности.

Автор статьи, помещенной в 11-м номере "Октябрь", в частности, пишет: "В то время как сами итальянцы признают, что итальянский неореализм умер, Ромм продолжает его восхвалять. Он ориентирует тем самым нашу молодежь на запад".

Неореализм действительно умер. Он умер не без помощи и американского и итальянского капитала. Художники итальянского неореализма создали такие картины, как "Машинист" Пьетро Джерми, "Похитители велосипедов" де Сика, "Два гроша надежды", "Рим в 11 часов" и другие действительно великие, незабываемые произведения. В условиях буржуазной действительности кинематограф нигде и никогда ничего подобного не создавал, во всяком случае, в таком мощном кулаке, в таком стройном единстве. Против итальянского неореализма были мобилизованы все силы: цензура, подкуп, переман, угрозы, саботаж проката, всевозможное насилие – все, чтобы разрушить, расколоть, раздавить эту группу художников итальянского неореализма. Вся мировая реакция ополчилась на него. В этом время у нас появилась только одна статья, к сожалению, статья Полевого, человека, которого я уважаю. В этой статье Полевей "приложил руку" к итальянскому неореализму. Мне было стыдно читать эту статью, стыдно за нас. Это было 6 лет назад. Мы не помогали этому течению, очень близкому к итальянской компартии, многие из режиссеров которого были коммунистами. Неореализм душили, а мы его поругивали. Ведь только совсем недавно Соловьева написала, наконец, книгу об итальянском неореализме, написала тогда, когда о нем уже приходится говорить как об истории.

Я позволил себе три года назад заступиться за итальянский неореализм. И до сих пор люди, которые настаивают на верности традициям, напоминают мне этот мой грех – как я смел заступиться за итальянский неореализм? Как я мог признать, что это течение оказало влияние на нашу молодежь?

А, по-моему, если оно оказало влияние на молодежь, то этого нельзя не признать. Почему мы до бесконечности врем? Если оказало – значит оказало, а дальше нужно разобраться – почему оказало? насколько оказало? какое влияние – полезное или вредное?

Я знаю нашу молодежь. Знаю, какое действие произвели итальянские картины, я здесь свидетель и утверждаю – оказало.

Почему мы по-прежнему хвастаемся за так называемый авторитет во всех областях? Я вовсе не уверен, что приоритет всегда хорош. Представьте себе, что какой-нибудь американский одинокий гений изобрел бы граммофон, а мы бы его осуществили. Кому надо было бы гордиться? По-моему – нам, потому что гений остался в Америке непризнанным, а граммофон построили мы. А мы кичимся тем, что выдумали все – и обезьяну, и граммофон, и электрическую лампочку, и телефон, а только сделали американцы, ну, что в этом хорошего? Мы ищем в своей истории людей, которые изобрели паровоз до Стефенсона, хотя он не был нами построен. Нечего кичиться своей неделовитостью, своей отсталостью. Кто первый построил паровоз, кто первый полетел _ тот и прав. Надо гордиться тем, что сегодня МЫ первые в космосе, что у вас величайшие в мире электростанции, а не тем, что было двести лет назад, кто сказал "Э" – Добчинский или Бобчинский!

Отставая, а подчас и выдумывая это право первородства во что бы то ни стало, мы черт знает чего натворили, и еще десять лет назад старались начисто отгородиться от западной культуры. Это тоже прикрывалось словом "традиция".

Мне приятно было слышать, что т. Юткевич, говоря сегодня о новаторстве, уделил большое место Западу. Мы отвыкли от того, что на Западе кое-что существует. А ведь, между прочим, Россия была страной, в которой больше, чем где бы то ни было в мире, переводилась иностранная литература. Русская интеллигенция была, в частности, тем сильна, что она читала всю мировую литературу, была на первом месте по знанию мировой культуры. Это тоже наша традиция, очень хорошая традиция и о ней стоит сегодня вспомнить.

Много лет считалось, что итальянский неореализм есть что-то преступное только потому, что это – западное течение. Но сами итальянские неореалисты учились в итальянском экспериментальном центре кинематографии – в Риме, директором которого в годы фашизма был подпольный коммунист. Они смотрели советские картины, они учились на них, они воспитывались коммунистом-директором, из них вышли коммунисты-режиссеры, которые сразу после крушения режима Муссолини подняли знамя передового пролетарского искусства, очень близкого нам. Мы же в это время переживали наиболее тяжелый этап сталинизма, мы разоблачали "безродных космополитов" и пытались отпихнуть от себя итальянский неореализм, нанеся этим серьезный ущерб самим себе на многие годы.

Давайте хотя бы эту истину вспомним для того, чтобы вспоминать, на каком свете мы живем!

И сегодня, когда компания, предавшая публичной казни "безродных космополитов", как Кочетов, Сафронов и им подобные, совершают открытую диверсию, нападают на все новое, что появляется в советской кинематографии,– мне кажется, что придерживаться в это время академического спокойствия и ждать, что будет – не следует.

Нападение началось с кинематографа, но я не сомневаюсь, что оно заденет и другие области искусства, если этим субъектам не дать по рукам. Что касается меня, то я не одобряю в этом деле равнодушие и считаю что застыть в позе олимпийского спокойствия и глупо и недостойно советского человека.

Иные рассуждают так: "В конце концов, сейчас никого не арестовывают и пока Хрущев жив, не будут арестовывать (аплодисменты). Это совершенно ясно. Сажать никого не будут, работать не запретят, из Москвы не выгонят и зарплаты не лишат. И вообще больших неприятностей таких, как в те времена, не будет. И Кочетов и компания пусть себе хулиганят. Начальство разберется".

Но ведь такая позиция – это тоже пережиток психологии времени культа. Нельзя, чтобы на террасе нашего дома жгли костер, мы имеем дело с ничтожной группкой, но она распоясалась, она ведет явно не партийную линию, которая резко противоречит установкам нашей партий.

В это дело пока никто не вмешивается. Нам самим предоставлено право разобраться. Об этом неоднократно говорил Н.С.Хрущев: "Разбирайтесь сами".

Так давайте же разберемся в том, что сейчас происходит. Довольно отмалчиваться. Я позволил себе взять слово только для этого заявления.

Больше ничего.

(Бурные аплодисменты).