Российский путь перехода к социализму и его результаты

<…>

13. И в эти годы, когда была отбита интервенция и окончена гражданская война, перед партией встал другой, не менее трудный и важный вопрос — о взаимоотношениях города и деревни, рабочего государства и основного населения страны — крестьянства, вопрос о том, что делать с крестьянскими массами, как повернуть их на путь социалистического развития под руководством пролетариата.

После заключения Брестского мира Советское правительство первоначально предполагало наладить широкий «товарообмен» между социалистической промышленностью и мелкособственническим крестьянством. Но из этого ничего не получилось, так как в период гражданской войны национализированная промышленность почти не развивалась или даже деградировала из-за отсутствия топлива и сырья. Но не только это обстоятельство, а прежде всего стихия крестьянского рынка периода «продразверстки» навязала Советской власти такие отношения с крестьянством, которые основывались на рыночной купле-продаже.

НЭП, предложенный Лениным, и имел своей целью прежде всего не столько уступку городской буржуазии в деле налаживания легкой промышленности, сколько именно узаконение буржуазно-рыночных отношений между советским государством и крестьянскими массами. В этих отношениях Ленин видел своеобразный рычаг для постепенного перевода русской деревни на социалистические рельсы. Он ставил перед партией задачу «превратить Россию нэповскую в Россию социалистическую». Этому вопросу Ленин посвятил одну из последних своих статей — «О кооперации», где речь идет о «торговле» государства с крестьянством, о «кооперативных операциях», в которые кооператоры должны втягивать «все мелкое крестьянство» путем экономических льгот и премий. Вместе с тем в статье говорится о необходимости добиться «культурной революции» среди широких масс крестьянства. Участие в кооперации и связанной с ней «культурной революции», по Ленину должно принять «поголовно всё население». Исторический срок, необходимый для этого процесса, намечается «на хороший конец» — «b одно-два десятилетия» (Соч., т. 38, стр. 428-430, 434).

Это — «если нам не помешают». Значит, «на худой конец», если такое вмешательство произойдет — в три и больше десятилетия. Но о необходимости быстрой, единовременной, сплошной и насильственной «коллективизации» крестьянских средних и; мелких хозяйств с единовременной насильственной «ликвидацией кулачества как класса» —  у Ленина нет ни слова.

...Т. е., в последние годы своей жизни Ленин уже не думал о быстром переходе русского общества к «примитивному демократизму», о создании такого государства, которое сейчас же начнет «отмирать». Но он все же предполагал, что бюрократизация советского аппарата — явление временное, что через 15-20 лет профсоюзы все же смогут придти к «сосредоточению в своих руках всего управления воем народным хозяйством» и что через 20-30 лет все крестьянство может быть мирно кооперировано, пройдя, вместе с тем, стадию «культурной революции». И в том и в другом отношении Ленин действительно оказался «кремлевским мечтателем».

14. Ни одна из этих надежд Ленина не осуществилась. Сталин, сменивший Ленина в роли руководителя партии, все более обнаруживал другой стиль руководства. Его социальному характеру была 'Свойственна не открытая демократичность и самоотверженная целеустремленность, а «вождизм», ультрареволюционность и властолюбие. Но он обладал, вместе с тем, и государственным умом и способностью верно оценить международную обстановку. И года через три после смерти Ленина он начал поворачивать партию на разработку планов быстрого строительства тяжелой промышленности.

В плане ГОЭЛРО, созданном по указанию и при полном одобрении Ленина, основной упор делался на «электрификацию всей страны». Предполагалось за 10 лет увеличить обрабатывающую промышленность на 80% и добывающую на 100%. О создании целых отраслей тяжелой промышленности, которых не было в царской России, тогда, видимо, нечего было и думать. Сталинское руководство быстро перешло к планированию 'пятилеток, первая из которых начала осуществляться с 1929 г. И благодаря этому Россия стала быстро превращаться в индустриальную державу.

Хотя это и требовало огромных затрат человеческих сил и преодоления материальных и организационных трудностей, хотя в дальнейшем, особенно со второй пятилетки, новая тяжелая промышленность строилась в значительной мере по существу рабским трудом сотен и тысяч или даже миллионов людей, оклеветанных, невинно арестованных и сосланных в концлагеря, — все же осуществление сталинских пятилеток имело решающее общенационально прогрессивное значение. Если бы у Советского государства не было развитой тяжелой и, прежде всего, оборонной промышленности, позволившей довольно скоро дать армии в необходимом количестве орудия, танки и самолеты, Россию не спасли бы ни просторы ее территории, ни морозы, ни осознание массами смертельной национальной опасности. Тогда бы Красная Армия была бы добита, немцы дошли бы до Урала, все демократические силы были бы уничтожены, половина населения погибла бы в кровавых расправах. Тогда Россия снова стала бы полуколонией в неизмеримо худшем смысле, чем при Николае II.

15. Мероприятия сталинского руководства и, в основном, развитие страны по «русскому пути перехода к социализму» привели, естественно, к резкому усилению внутрипартийных разногласий и далее — к расколу правящей партии. Многие члены партии во главе с Троцким вообще перестали верить в возможность победы на этом пути социального развития. Одни раньше, другие позже, но все они возвращались к ортодоксальным представлениям марксизма о путях перехода к социализму через зрелый, оформленный капитализм, продолжали вслед за Лениным 1917-1920 годов ориентироваться на пролетарские революции в странах «классического» капитализма и проникались в связи с этим капитулянтскими настроениями. В этом и заключалась суть так называемых «левых оппозиций» — сначала троцкистской, потом — зиновьевской. 75 сторонников этой оппозиции были исключены ХУ съездом (1927 г.) из партии, но продолжали вести борьбу против сталинского руководства.

Иные идейные тенденции выражали «правые» оппозиционеры во главе с Бухариным, Рыковым, Томским. Они, видимо, старались остаться верными ленинскому плану кооперирования крестьянства через НЭП, через торговлю, через культурную революцию в деревне. Такой смысл имел, несомненно, лозунг Бухарина о «врастании кулака в социализм» и рыковские «двухлетки», предполагающие преимущественное развитие легкой промышленности, в основном, для удовлетворения запросов деревни, особенно зажиточных ее слоев. Правые оппозиционеры были также исключены из партии (1929 г.) и также продолжали борьбу против «генеральной линии» ЦК ВКП (б).

Трудно сказать сейчас, в какой мере эти оппозиции переходили к подпольным формам борьбы с руководством партии, в какой мере эта борьба могла быть опасна для существования нового государства. По-видимому, эта опасность существовала, что и вызвало ожесточенность расправы сталинского руководства с руководителями групп обеих оппозиций. Однако самые формы такой расправы представляли собой очень опасное злоупотребление.

Борьба должна была вестись, прежде всего, путем открытых и широких разъяснений всему обществу сущности внутрипартийных разногласий, закономерности принятия генеральной линии партии для упрочнения и развития революционных завоеваний, путем убеждения отколовшихся групп и теоретического опровержения их взглядов и требований. Так сделал бы Ленин, останься он в живых до середины 30-х годов.

Вместо этого Сталин, обуреваемый властолюбием, жестокостью и иезуитством своего характера, пошел по пути огульных репрессий, подтасованных и ложных обвинений, судебных процессов, основанных на ложных, вымученных самообвинениях подсудимых, и наконец по пути казней своих товарищей, старых, заслуженных революционеров.

Процессы 1935 и 1936 гг. были началом истреблений лучших кадров ленинской партии большевиков. Этот путь репрессий лишал сталинское руководство нравственной высоты перед лицом всей общественности страны. На этом пути возникла очень опасная и очень дурная черта общественной жизни нашей страны, не изжитая и после смерти Сталина: стремление создать ореол власти в глазах населения посредством обмана, замалчивания недостатков, преувеличения достижений. На этой почве и возник «культ личности Сталина», люмпен-пролетарский по своему социальному генезису; этот стиль обернулся стилем помпезности, дутого величия, лаконичных пышных изречений и властных жестов, «стилем» всякого рода регалий, лакированных портретов и скульптур. Ленинский пролетарский стиль жизни и руководства был отменен, хотя Сталин и его приспешники внешне подделывались под его простоту и демократизм.

В пылу расправы с оппозиционерами Сталин сумел разделаться и с последними представителями ленинского стиля руководства: с Кировым, Куйбышевым, Орджоникидзе и многими другими. На XVII съезде партии и вне его они сделали негласные попытки снять Сталина с поста генерального секретаря ВКП (б). Но эти попытки привели их к поражению. Обозленный ими, считая себя, и не без основания, инициатором и вдохновителем «генеральной линии», опираясь на крепко сложившийся к тому времени партийно-бюрократический аппарат и, прежде всего, аппарат НКВД, Сталин обрушил на своих противников гласные и закулисные репрессии, а некоторых толкнул на самоубийство. В дальнейшем же, даже самых близких своих помощников и соратников— Молотова, Ворошилова, Жданова, Калинина и др. он с помощью Берия окружил негласным шпионским надзором.

С середины 30-х годов коммунистическая партия в старом, ленинском смысле слова перестала существовать. Она превратилась в партийный аппарат, беспрекословно руководимый волей высшей власти. Надолго вслед за этим перестали собираться и съезды партии: между XVIII и XIX съездами партии прошло почти 14 лет.

16. Эти роковые изменения в составе, организации и стиле руководства ВКП (б) имели своей основной причиной не личные свойства характера Иосифа Сталина и даже не социальный генезис его стиля. Ближайшая причина заключалась здесь в том, что, истребляя кадры старого ленинского руководства, Сталин имел полную возможность не аппелировать при этом к общественному мнению, а опираться на бюрократический аппарат партии и государства, уже давно представлявший собой по всей стране реальную и основную политическую силу.

Дело было в том, что предложения Ленина, выдвинутые во время дискуссии о профсоюзах, а до этого зафиксированные в Уставе РКП (б), на который Ленин и ссылался, не получили своего применения и развития. Для того, чтобы через 15-20 лет профсоюзы могли придти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, партия должна была исподволь и постепенно готовить их к этому. Партия должна была активно бороться с проявлениями бюрократизма в государственных учреждениях — с «коммунистическим чванством» бюрократов, с самодурством сановников, с бумажной волокитой и т. д. Вместо этого партия сама пошла по пути бюрократизма и постепенно превратилась в разветвленную бюрократическую иерархию с началом субординации и подчинения — всесоюзный ЦК, ЦК республик, обкомы, крайкомы, райкомы, парткомы отдельных учреждений. И в этой иерархии скоро стали процветать сановничество, чинопочитание, угодничество перед начальством и т. п. Естественно, что и профсоюзы, теоретически призванные воспитывать и выдвигать партийных администраторов, сами не избежали той же участи. И они постепенно превратились в учреждения бюрократического типа. Они совершенно отказались от «защиты материальных и духовных интересов пролетариата от государственной власти». Они стали, наоборот, руководствоваться интересами государства, а трудящихся стали обслуживать только в их бытовых нуждах на собранные с них членские взносы, да и то охватывали при этом преимущественно высокопоставленных трудящихся. И вопрос о роли профсоюзов в управлении хозяйством всей страны на партийных съездах больше не ставился. Таким образом, с 30-х гг. Сталин все больше представлял в своем лице не политическую партию пролетариата, а власть партийно-бюрократических верхов над пролетариатом и другими слоями трудящихся. Это и позволило ему так быстро и решительно разделаться со всеми, неугодными ему.

17. Что же представляют собою партийно-бюрократические верхи, какое место занимают они в структуре советского общества, почему они должны были оказаться в привилегированном положении, и как они управляют государством и населением? Полагалось и до сих пор полагается считать, что после «ликвидации кулачества как класса» среди населения России существует в основном три класса, не находящихся друг с другом в антагонистических отношениях: рабочие, крестьяне-колхозники и государственные служащие. На самом деле служащие никогда не представляли собою единый класс. Есть рядовые служащие, беспартийные и партийные, не облеченные властью, ничем и никем не управляющие, не могущие издавать приказов и постановлений, имеющих обязательную юридическую силу. И есть служащие, стоящие у власти, управляющие предприятиями, учреждениями, целыми областями хозяйства, политики, культуры, быта или наконец всем государством в его внешних и внутренних отношениях и всей партией в ее руководящей и организующей деятельности, люди, могущие издавать приказы, указы и постановления, обладающие обязательной юридической силой. Это и есть господствующий класс социалистического общества, руководящий всей его жизнью, обладающий всей полнотой власти. Решающую силу власти имеют при этом партийно-бюрократические верхи, которым и подчиняются все «рычаги» партийно-правительственного аппарата. Видимо, к началу 30-х гг. в среде господствующего класса была осознана необходимость создать некоторую негласную, по сути дела, юридическую отграниченность правящих партийно-государственных верхов от всех прочих слоев населения, придающую этим верхам внешнюю замкнутость и внутреннюю устойчивость, лишающую их личный состав случайности, текучести, вхождения в него непроверенных и ненадежных элементов. Такая отграниченность господствующего слоя получила свое выражение в понятии «номенклатурности», в создании персональных списков особо выделенных, проверенных, облеченных высшим партийным доверием лиц, которым можно поручать ответственную партийную и государственную работу. Номенклатурные работники были поставлены тем самым в привилегированное положение по отношению ко всей массе трудящегося населения. Этим партийно-бюрократические верхи освободили себя от общественного мнения трудящихся, привыкли пренебрегать им. Их деятельность стала протекать при относительной, а иногда и полной общественной, а нередко и внутрипартийной бесконтрольности.

Естественно, что при этом правящие верхи стремились подкрепить свою негласно-юридическую привилегированность привилегированностью материальной: негласно-законным пользованием различными имущественными благами, преимущественно ведомственного порядка. Сюда относятся: высокая заработная плата, дополнительные денежные пакеты, продовольственные пайки, закрытые столовые, большие, часто роскошно обставленные квартиры, а также дачи с садами и цветниками, теннисными кортами и бассейнами, персональные машины с шоферами, санатории высшего уровня и т. д.

18. В чем же заключались более глубокие причины того, что русские трудящиеся, увлеченные коммунистической партией на особый, не 'Предусмотренный марксизмом путь перехода к социализму, так скоро в годы, последовавшие за смертью Ленина, оказались под безраздельной властью партийно-бюрократических верхов, что централизованно-демократический принцип организации общества, предусмотренный в начале в Уставе РКП(б), не получил своего развития? Почему централизм партийного руководства поглотил социалистическую демократию, сохранив только название для проформы?

Причины коренились именно в «русском пути перехода к социализму», вытекающем из революционной ситуации 1917 года. Огромная экономически отсталая страна, по подавляющему большинству населения крестьянская, мелкобуржуазная, сбросившая своих старых правителей из-за полного вырождения и бессилия и дошедшая до состояния хозяйственной разрухи, встала в .своем дальнейшем развитии перед невероятными трудностями. Для того, чтобы быстро восстановить и развить свою экономику, чтобы выстоять в одиночку перед очень сильным и опасным капиталистическим окружением, она нуждалась в гигантских организационных усилиях и в огромных материальных ресурсах.

Короткие сроки экономического развития, которые должны были спасти нацию от гибели в чрезвычайно обостренных международных отношениях, требовали такой централизованной организации всего общества, которая совершенно исключала как длительный процесс воспитания социалистической демократии, так и постепенное «врастание кулака в социализм». В этом отношении Сталин был прав, ревизовав ленинские и бухаринские планы и быстро отменив НЭП. Но именно благодаря этому пошло быстрым ходом создание партийно-правительственной иерархии, очень строгой и жестокой во всех своих мероприятиях.

Однако это была лишь необходимая система рычагов централизованного административного управления, а необходимо было не только управлять, но и строить хозяйство страны заново... Восстановление промышленности, содержание армии, аппарата и т. д. стоили очень больших средств. Но еще больших средств требовала перестройка сельского хозяйства, создание большого количества новых отраслей промышленности, новых научных и культурных учреждений. За невозможностью получить взаймы извне, эти средства надо было выжимать из труда населения, и не только из внутренних займов, а прежде всего путем прямой эксплуатации труда рабочих, крестьян, трудовых служащих. Если создание капиталистической формации требовало «первоначального накопления», то создание социализма в отсталой разоренной стране тоже требовало соответствующего периода. В промышленности при этом прямо действовал закон присвоения государством прибавочной стоимости труда... Централизованное партийно-бюрократическое государство, реализуя стоимость продуктов в своей же, государственной торговле, присваивает себе прибавочную стоимость, созданную трудом рабочих, и употребляет ее для своих нужд, в основном, нужд строительства и развития обобществленного народного хозяйства, но также и для увеличения привилегий партийно-бюрократических верхов.

При этом государственная прибавочная стоимость может быть реализована двумя путями: а) путем регулирования заработной платы рабочих и служащих; б) путем регулирования цен на продукты в государственных магазинах. То и другое реализуется для возможно большей пользы государства и господствующей прослойки и с относительно терпимым ущербом для рабочих и служащих. Цены в государственной торговле устанавливаются максимально реализуемые, а иногда и нереализуемо высокие, в несколько, а иногда и во много раз превышающие реальные затраты государства на производство этих продуктов. Трудящиеся же получают возможно более низкую плату, которая; при существующих ценах на продукты, едва позволяет сводить концы с концами. Это принижает трудящихся морально, нередко толкает их на поиски дополнительных средств к существованию: на совместительство или даже на нарушение законности. По контрасту с этой необеспеченностью или недостаточной обеспеченностью широчайших масс существуют слишком высокооплачиваемые слои населения — высшая партийная или государственная бюрократия, в том числе военные, а также преуспевающая часть деятелей науки и искусства.

В сельском хозяйстве дело обстоит еще хуже. Но по существу сельскохозяйственные артели (колхозы) должны были бы быть полноправными хозяевами своих производительных сил — земли, инвентаря, тягловой силы — а отсюда и всех продуктов своего труда, которые они должны были бы продавать государству по свободной договоренности, по взаимовыгодным ценам. И они должны были бы иметь свободное самоуправление, основанное на выборах руководителей и организаторов.

На самом деле, с первых шагов организации колхозов сталинское руководство поставило их в условия коллективной продразверстки и принудительного управления сверху. Колхозы вели севообороты по планам, «опущенным» земотделами исполкомов, управлялись председателями, назначенными райкомами, и были обложены натуральными поставками в количествах, нужных государству, по ценам, выгодным ему. Нередко количество натур-поставок было так велико, что превышало возможности колхозников, и поэтому оплата труда колхозников в виде стоимости «трудодней» была крайне незначительна, иногда ничтожна. К тому же, со второй половины 30-х годов приусадебные участки колхозников были сильно урезаны, а права разводить собственный скот и птицу сильно сокращены. Косьба травы где бы то ни было для личных нужд запрещалась. Естественно, что в таких условиях население колхозов потянулось на заработки и на постоянное жительство и работу в города. И чтобы приостановить этот отлив рабочей силы из деревни, колхозников лишали паспортов и запрещали им выезд без разрешения председателей и местных представителей власти. По существу, сталинское руководство разорило колхозы, особенно во всей северной части Европейской России, и отбило у многих колхозников интерес к труду. И только на юге и юго-востоке страны, где земля сторицей вознаграждала труд, колхозы могли существовать безбедно и иногда даже процветать.

<…>

21. Система партийно-бюрократического централизма, лежащая в основе жизни советского общества, не могла не отразиться и на характере его идеологии. Идеология господствующего правопорядка всегда создается для того, чтобы оправдать его в глазах общества путем идеализации положительных сторон этого правопорядка и замалчивания его отрицательных сторон. В «советском» государстве идеология создается и распространяется среди населения только самими партийно-бюрократическими верхами, правящими страной диктаторскими методами, на основе засекреченности экономических и политических отношений. В стране господствует идеологический централизм, господствует лишь одна идеология, исключающая и подавляющая все другие. Вся печать и ее цензура принадлежат исключительно партии и находящемуся в ее руках государству. Право собраний и публичных высказываний принадлежит только им и регулируется ими. В обществе нет и намека на свободу слова.

Поэтому господствующая идеология лишена начал исследования и критицизма. Критике подлежат только отдельные факты и лица, да и то, если последние не занимают высоких постов. Критиковать основы существующего строя, принципы организации власти и руководства общественной жизнью запрещается под угрозой тяжелых репрессий. Поэтому никаких открытых серьезных идеологических дискуссий в обществе и .даже в партии не происходит. Времена политических дискуссий 20-х годов кажутся теперь сказочными.

Все это превращает господствующую идеологию в официальную непререкаемую догму, в значительной мере словесную, формальную, основанную на цитатничестве и ссылке на авторитеты. Из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина берутся только те положения, которыми можно оправдать существующее положение, а всё прочее не рассматривается. В особенности это относится к работам Ленина, хотя господствующая концепция носит название «марксизм-ленинизм». История партии излагается крайне тенденциозно, в целях возвеличивания партийного руководства и его деятельности, для очернения всякого рода оппозиции и врагов руководства. Такое изложение происходит путем искажения и подтасовки фактов, путем умалчивания о ряде событий и многих именах или приписывания неугодным лицам того, чего они не думали и не делали.

В таком виде изо дня в день эта догматизированная идеология преподносится массам в прессе и публичных высказываниях руководства. В таком виде она преподносится юношеству в высших учебных заведениях, в системе партпросвещения, в «партийных школах». Естественно, что она принимается на веру только людьми политически наивными и неразвитыми и способствует развитию такой наивности и неразвитости. А некоторые лица, особенно члены партии, стремятся внушить ее себе по долгу партийности и службы. У многих же членов общества вся эта официальная идеологическая пропаганда не может не вызвать идейного безразличия или идейной опустошенности и скептицизма, иногда даже цинизма. В стране давно уже происходит процесс деидеологизации общественного сознания, создающий благоприятную почву для всякого рода чуждых влияний и увлечений, иногда совершенно нелепых. Все это, конечно, не укрепляет, а расшатывает существующий строй.

22. Материальные и идеологические отношения в стране определяют наконец и нравственное состояние «советского» общества. Старая религиозная мораль, взывавшая к осуществлению идеала добра и правды, опираясь на идею загробного воздаяния, давно дискредитирована в глазах большинства членов нового общества, хотя холодная абстрактность официальной идейной пропаганды и заставляет некоторых тянуться опять под обаяние старой религиозной символики. Новая материалистическая мораль теоретически не разрабатывается, не обосновывается с философской и исторической точек зрения. Она также сводится к догматическому провозглашению абстрактных лозунгов, не могущих затронуть человеческое сознание сколько-нибудь сильно и глубоко.

А между тем материальные отношения, господствующие в «советском» обществе, часто соответствуют возникновению аморальных переживаний и поступков. С одной стороны, слишком большая материальная, семейно-бытовая обеспеченность партийно-бюрократических верхов часто вызывает у самих «номенклатурных» работников, а в особенности у членов их семей, не только самодовольство и заносчивость, но нередко и развращенность, она толкает их на стремление к еще большему достатку, на разбазаривание и присвоение государственного имущества, на жажду удовлетворения своих разнузданных страстей, иногда приводящих их к преступлениям. Представители такой развращенной чрезмерным достатком молодежи получили даже название в прессе «плесени». Иногда о них пишут, часто их судят, но положение от этого не меняется. С другой стороны, материальная необеспеченность трудящихся города и деревни часто толкает их на -повышение своего жизненного уровня путем воровства и также приводит к нравственной растленности, выражающейся в пьянстве, в издевательстве над женами и детьми, в домашних склоках, нежелании работать, в хулиганстве и часто в бессмысленных преступлениях.

При этом страшно не только то, что остро нуждающиеся люди портят жизнь своих семей, идут на преступление, гораздо хуже то, что люди, работающие и даже не плохо зарабатывающие, часто бросают своих ясен и детей, а иногда и берутся за ножи из-за полной нравственной невоспитанности и опустошенности. Они доходят при этом иногда до изуверства, до садизма, например, проигрывая друг другу в карты жизнь случайных прохожих и проезжих.

В лучшем положении как будто находятся средние слои «советского» общества, которые не ведут слишком обеспеченной, беззаботной жизни, но в то же время зарабатывают достаточно, чтобы сводить концы с концами и вести «нормальную» жизнь с членами своих семей. Но именно в нравственном сознании этих слоев особенно наглядно и отчетливо проявляется еще одна отрицательная сторона жизни «советского» общества: отсутствие в ней истинно демократического содержания и вытекающих из него активных гражданских интересов. Отсутствие таких интересов приводит членов этого общества в мир личных, частных, семейных вопросов и отношений,' к обывательскому существованию. Рядовой советский гражданин, помимо служебных забот, думает главным образом о приобретении личного имущества — хорошей квартиры, дачного участка, телевизора, костюмов и т. п. Он копит на это деньги, гордится всем этим перед родственниками и знакомыми. Люди такого пошиба являются, по сути дела, представителями «советского» мещанства.

Отсутствие в жизни нашего общества живого демократического содержания, отсутствие свободы мнений, свободы слова, официальность и формальность идеологии — все это разъединяет членов общества в их повседневном существовании, делает их безучастными и равнодушными друг к другу. Конечно, встречаются сплоченные семейные и профессиональные коллективы, члены которых поддерживают друг друга и заботятся друг о друге. Но это — оазисы в общей пустыне равнодушия и нравственного одиночества. Если у человека нет большой, хорошей, дружной семьи и близких друзей, он 'связан в жизни только с холодными бюрократическими начальниками на работе и равнодушными соседями дома. Из тех и других мало кто проявляет желание и готовность помочь ему в беде. «Советские граждане», в общем, и понятия даже не имеют о том, что значит истинная социалистическая демократия и вытекающая из нее коллективность нравственных отношений. Таким образом, если в своей социально-политической жизни «советское» общество стало давно централизованно-бюрократическим, то в своих идеологически-нравственных отношениях оно давно уже стало авторитарным. Большинство его сознательных граждан, преданных существующему строю, обладает мировоззрением «марксистско-ленинским», миросозерцанием — ведомственным, мироощущением — обывательским.

23. Однако стремление к имущественному приобретательству и личному обогащению обусловлено не только теми особенностями производственно-экономических отношений, которые господствуют в нашей стране. Здесь действуют, по-видимому, и гораздо более глубокие исторические причины.

А. И. Герцен в 1869 году в первом письме «К старому товарищу» писал: «Подорванный порохом весь мир буржуазный, когда уляжется дым и расчистятся развалины, снова начнет с разными изменениями какой-нибудь буржуазный мир. Потому что он внутри не кончен и потому еще, что ни мир построяющий, ни новая организация не настолько готовы, чтоб пополниться, осуществляясь».

«Русский путь перехода к социализму» как раз и заключается в том, что, по причине слабости нашей буржуазии, крепко связанной с самодержавно-помещичьим строем, и ввиду их общенационального банкротства, развитие капитализма в России было прервано в самом начале. Русский народ так и не узнал, не испытал полноценного развития капиталистических отношений. Эти тенденции не получили соответствующего удовлетворения в объективных социальных процессах, но они существовали субъективно внутренне и были подавлены резким переходом к экспроприации частной собственности на средства производства. Русский «буржуазный мир» был «внутри не кончен» и, естественно, он стал постепенно проступать в мире «социалистическом» в той мере, в какой это позволяют ему принципы «социалистического» производства и общежития. Возврат к этому миру уже, конечно, невозможен, но он, загнанный вглубь души советских людей, проявляет себя и создает глубокие внутренние препятствия успешному развитию нового общества.

24. Такова отрицательная сторона общественной жизни народа, который первым пошел по «русскому пути перехода к социализму» и идет по нему вот уже полстолетия. Все эти отрицательные черты сложились в период сталинского руководства, продолжавшегося около тридцати лет. Сталин умер в 1953 году, и после его смерти в жизни советского общества произошли как будто разительные перемены. Законность вступила в свои права, ни в чем не повинных людей перестали объявлять «врагами народа», хватать, негласно судить, казнить, ссылать, держать в концлагерях.

Но изменился ли при этом самый строй общественной жизни в нашей стране? На этот вопрос приходится ответить отрицательно. По-прежнему власть в государстве принадлежит партийно-бюрократическим верхам, по-прежнему экономические процессы и политические отношения остаются скрытыми от трудящихся масс. Ни профсоюзы, ни какие-либо другие организации граждан не принимают участия в управлении производством. По-прежнему трудящиеся механически голосуют на выборах за заранее выбранных депутатов в Советы, а от их имени по-прежнему правят министры, председатели исполкомов, секретари обкомов и райкомов, назначенные ЦК и обкомами партии. По-прежнему существует резкий контраст между чрезмерной материальной обеспеченностью правящих верхов и крайне низкой зарплатой большинства рабочих, служащих и колхозников. По-прежнему на этой почве возникает множество уголовных преступлений. По-прежнему в сознании общества господствует официальная идеологическая 'концепция, насаждаемая сверху и не подлежащая обсуждению по существу. И все это по-прежнему создает проявление общественной безнравственности. «Советские» граждане по-прежнему лишены какой-либо истинно демократической воспитанности. Они покорно выполняют предписания высшей власти и живут производственно- и служебно-обывательокой жизнью.

Эта неизменность принципов управления страной имеет свои внутренние и внешние причины. Первая, в основном, заключается в том, что партийно-бюрократические верхи, сложившиеся и воспитанные при Сталине, считают невозможным отказаться от неограниченности, бесконтрольности и безответственности личной власти, от засекреченности своих политических и экономических мероприятий, от своих правовых и материальных привилегий. Они сжились со всем этим и не понимают, или делают вид, что не понимают, насколько все это в корне противоречит принципам подлинной социалистической демократии. Характерен в этом отношении тот факт, что попытки Хрущева хотя бы отчасти ограничить благосостояние «номенклатурных» работников не привели к сколько-нибудь существенным результатам. Они просто не разрешили ему это сделать.

Внешней причиной сохранения принципов управления является появление на авансцене капиталистического мира новой могущественной и все более агрессивной державы — США. Это заставляет правительство СССР тратить огромные средства на оборону, сохранять жесткий политический режим в стране, засекреченность экономики и политики, неограниченность в своей власти.

Для изменения существующего положения необходим перелом в верхах. Инициативы снизу ждать невозможно. Трудящиеся массы так привыкли к повиновению, что не могут заставить правящие круги взяться за осуществление тех задач, которые в последние годы своей жизни поставил перед советским обществом Ленин.

Коммунизм не сводится к росту производительных сил, производительности труда и материальной культуре. Коммунизм есть прежде всего полное торжество социалистического демократизма и свободной гражданской самодеятельности масс, основанной на самоуправлении трудящихся во всех областях жизни. Пока не начнут постепенно и сознательно одолевать тяжелые извращения социалистической демократии, являющейся существенной особенностью современного общественного строя в СССР, никакого коммунизма в этой стране невозможно будет достигнуть ни через 20, ни через 100 лет. При таких условиях возможна лишь пародия на коммунизм.

Источник: Е. Варга, 1968. Российский путь перехода к социализму и его результаты. // "Грани", №№ 68 - 69.