АНТОЛОГИЯ САМИЗДАТА :: Генеральному прокурору СССР

Михаил Якубович, Письмо Генеральному
Прокурору СССР о процессе меньшевиков
в 1931 г., 5 мая 1967 г.

В связи с проверкой, производящейся Прокуратурой СССР по делу, по которому я был осужден в 1931 г., я представляю следующие объяснения.

Никакого "Союзного бюро меньшевиков"[1] в действительности никогда не существовало. Осужденные по этому делу не все знали ДРУГ друга и не все принадлежали когда-либо в прошлом к меньшевистской партии. Так, А.Ю. Финн-Енотаевский - в прошлом один из организаторов Московского Рабочего Союза в 1895 г. - со времени II съезда РСДРП в 1903 г. принадлежал к большевикам и, хотя отошел от партийной организации во время империалистической войны 1914-1917 гг., никогда никакой связи с меньшевиками не имел. А.Л. Соколовский в прошлом принадлежал к сионистам-социалистам, к так называемым "эс-эсовцам", но никогда не был меньшевиком. Большинство обвиняемых в той или иной степени имели, однако, в прошлом связь с меньшевистской партией. Некоторые - весьма слабую и случайную /напр. Н.Г. Петунин и Б.М. Берлацкий/, другие принадлежали к ее основным и даже руководящим кадрам /И.И. Рубин, И.Г. Волков, A.M. Гинзбург, В.В. Шер, Якубович/. Но и те и другие уже давно порвали с меньшевиками при разных обстоятельствах и по разным мотивам. Единственный участник процесса, действительно сохранивший связь с меньшевистским партийным центром за границей /как я узнал от него впоследствии в Верхнеуральском политизоляторе/ и даже являвшийся председателем или секретарем меньшевистского "Московского Бюро" - В.К. Иков - ни одним словом не обмолвился перед следствием и на суде о своих действительных партийных связях и о своей действительной партийной деятельности, и даже само существование "Московского Бюро" осталось невскрытым на суде и на следствии. Между прочим, В.К. Иков был единственным из осужденных по делу "Союзного Бюро", который, по отбытии назначенного ему судом 8-летнего срока заключения в 1939 году возвратился на жительство в Москву и оставался здесь до 1951 г., когда был вновь арестован по другому Делу.

Следователи ОГПУ и не стремились ни в какой степени вскрыть действительные политические связи и действительную политическую позицию Икова или кого-либо из других обвиняемых. У них была готовая схема "вредительской" организации, которая могла быть сконструирована только при участии крупных и влиятельных работников государственного аппарата, а настоящие подпольные меньшевики такого положения не занимали и поэтому для такой схемы не годились. По-видимому, эта схема была подсказана работникам ОГПУ руководителями двух уже ранее намеченных вредительских процессов – Пром-партии и ТКП[2]— Рамзиным и Кондратьевым, которые впоследствии выступали свидетелями обвинения на процессе "Союзного Бюро". Им необходимо было для стройности политической композиции дополнить нарисованную ими схему наличием третьей политико-вредительской организации - социал-демократической. Так мне объяснил/ между прочим, подсаженный ко мне на несколько дней в камеру - очевидно для разъяснения следственной ситуации - один из крупнейших участников ТИП профессор Л.Н. Юровский, признавший себя "министром финансов" в "теневом кабинете" Н.Д. Кондратьева.

Идея Кондратьева была с готовностью подхвачена его личным приятелем В.Г. Громаном, которого сотрудники ОГПУ, явившиеся арестовать Кондратьева, застали у него на квартире, что и явилось первоначальным поводом для возбуждения следствия против Громана. Громану было обещано следствием, что в случае содействия с его стороны в организации процесса вредителей-меньшевиков, ему будет гарантировано возвращение к работе с последующей полной амнистией. Впоследствии, когда осужденные по процессу "Союзного Бюро" были доставлены в Верхнеуральский политизолятор, Громан в помещении "вокзала" с отчаянием и негодованием восклицал: "Обманули! Обманули!" Готовность Громана взять на себя организацию процесса была подкреплена его алкоголизмом. Следователи подпаивали его и получали все желательные для них показания. Уже во время процесса, в ожидании отправки после судебного заседания во внутреннюю тюрьму ОГПУ, когда меня возили в одной легковой машине вместе с Громаном, я был свидетелем такого разговора с ним из следователей: "Ну как, Владимир Густавович, сейчас подкрепимся коньячком?!" -"Хи-хи-хи, - посмеивался Громан,- уж как всегда!" Деятельным помощником в создании вредительской версии явился К.Г. Петунии--человек малоинтеллигентный, примкнувший к меньшевистской партии после февральской революции и вскоре после Октябрьской победы большевиков покинувший ее. По его рассказам в Верхнеуральске, он "скалькулировал", что наиболее выгодным в создавшихся для него после ареста условиях является действительное содействие следствию в конструировании вредительского процесса, за что он получил от ОГПУ соответствующее вознаграждение в виде возвращения на свободу и предоставления работы... В противном случае он может попасть на длительный срок в заключение и даже погибнуть. Петунину принадлежала мысль составить "Союзное Бюро" по принципу ведомственного представительства[3] - из числа руководящих работников соответствующих аппаратов, о которых он слышал, что они бывшие меньшевики. Не зная, однако, в точности политического прошлого названных лиц, он допустил такую неточность, как включение в составленный им список "эс-зсовца" Соколовского. Следователи были мало озабочены подобной "неточностью" - им надо было получить "признание" намеченных жертв, а были ли они в действительности меньшевиками, им было безразлично.

Тогда началось извлечение признаний. Некоторые, подобно Громану и Петунину, поддались на обещания будущих благ, так же быстро поддался Б.М. Берлацкий, который впоследствии в тюрьме сошел с ума. Других, пытавшихся сопротивляться, "вразумляли" методами физического воздействия - избивали /били по лицу, по голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, душили за горло и т.п./, держали без сна на конвейере, сажали в карцер /полуодетыми и босиком на морозе или в нестерпимо жаркий без окон/. Для некоторых было достаточно одной угрозы подобных воздействий, с соответствующей их демонстрацией. Для других они применялись в разной степени - строго индивидуально, в зависимости от сопротивляемости. Больше всего упорствовали A.M. Гинзбург и я.

Мы ничего не знали друг о друге и сидели в разных тюрьмах: я в северной башне Бутырской тюрьмы, Гинзбург во внутренней тюрьме ОГПУ. Но мы пришли к одинаковому выводу: мы не в силах выдержать применяемого воздействия и нам лучше умереть. Мы вскрыли себе вены. Но нам не удалось умереть. После покушения на самоубийство меня уже больше не били, но зато в течение долгого времени не давали спать. Я дошел до такого состояния мозгового переутомления, что мне стало все равно - какой угодно позор, какая угодно клевета на себя и на других - лишь бы заснуть. В таком психическом состоянии я дал согласие на любые показания. Меня еще удерживала мысль, что я один впал в такое малодушие, и мне было стыдно за свою слабость. Но мне дали очную ставку с моим старым товарищем В.В. Шером, которого я знал как человека, пришедшего в рабочее революционное движение задолго до победы революции из богатой семьи, то есть как человека безусловно идейного. Когда я услышал из уст Шера, что он признал себя участником вредительской меньшевистской организации и назвал меня как одного из ее членов, - я тут же на очной ставке окончательно сдался. Дальше я уже нисколько не сопротивлялся и писал любые показания, какие мне подсказывали следователи - Д.З. Апресян, А.А. Наседкин, Д.М. Дмитриев. В ходе следствия часть обвиняемых, в том числе и меня, вывозили для усиления средств физического воздействия в Суздаль, где содержали в старой монастырской тюрьме, предназначенной в царское время для заключения так называемых еретиков. Там, в ответ на требование написать какое-то неправдоподобное признание, я сказал следователю Наседкину: "Поймите, ведь этого никогда не было и быть не могло". Наседкин, человек очень нервный и лично в истязаниях участия не принимавший, ответил мне: "Я знаю, но Москва требует".

Было ли какое-нибудь вредительство в Наркомторге? В планировании использования товаров, в чем меня и Л.Б. Залкинда обвиняли? Не только не было, но и быть не могло. Ведь планы завоза промышленных товаров рассматривались с подробными обоснованиями на заседаниях коллегии Наркомторга. В заседаниях коллегии принимали участие ответственные и опытные партийные работники и эксперты от разных ведомств - ВСНХ, Наркомфина, крупнейших хозяйственных объединений, например, Текстильного Синдиката[4]. Председательствовал на Коллегии А.И. Микоян, который критически, даже придирчиво просматривал каждую цифру, прежде чем согласиться на ее утверждение. О каком вредительстве в такой обстановке могла бы идти речь? Разве все, кроме меня, были слепцы? Да, я пользовался доверием Коллегии, Наркома и всех ответственных работников, меня знавших /включая Ф.Э. Дзержинского, с которым я непосредственно работал в комиссии СТО[5] по государственным фондам, где он был председатель, а я при нем управляющим делами/. Но это доверие было завоевано обоснованностью и убедительностью докладов, которые я делал, а также многими годами работы в советском государственном аппарате, начиная с его первоначальной организации, наконец, "советской политической линией", которую я проводил сперва в рядах меньшевистской партии, а затем, порвав с ней в 1920 г., когда убедился, что не смогу повернуть ее на советский путь.

В следственном деле есть показания, написанные моей рукой, в которых перечисляются вредительские акты с указанием номеров, "исходящих" из Наркомторга. Но ведь в тюрьме я ни одного документа не видел и их мне никто не показывал. Эти номера взяты "с потолка" и рассчитаны на то, что их никто не будет проверять. Но был один факт прямого нарушения мною правительственного постановления о забронировании товарных контингентов для Магнитостроя и Кузнецкстроя. И этот факт усиленно использовался следствием как центральный обвинительный материал против меня и доказательство раскрытого вредительства. Но как я совершил это нарушение? Народный комиссар торговли А.И. Микоян вызвал меня и передал устное распоряжение И.В. Сталина снять эти товарные контингенту с Магнитостроя и Куз-нецкстроя и,вопреки постановлению СТО, передать их Москве. Я колебался. Но А.И. Микоян сказал: "Что? Вы не знаете, кто такой Сталин?". Нет, я знал. И, конечно, выполнил его распоряжение. А через нисколько дней в "Правде" появилась заметка о том, что Якубович не выполняет постановлений правительства и самовольно дает товарным фондам, предназначенным для Магнитостроя, другое направление. Я принес эту заметку т.Микояну. Он обещал поговорить со Сталиным. Не знаю, говорил ли. Когда меня спустя немного времени арестовали, то следователи обвинили меня во вредительстве, разоблаченном "Правдой". Я предлагал спросить Микояна, спросить Сталина. Но следователи надо мною хохотали. Вот в этом "вредительстве" я тоже "сознался". Когда "Союзное Бюро" уже было "сформировано" на междуведомственной основе, его пополняли по указанию следователей, дополнительными членами. В их числе, между прочим, оказался и В.К. Иков. Неожиданно для основных участников. Как происходило это пополнение, можно судить по примеру М.И. Тейтельбаума. Уже состав "Бюро" был определен и согласован следствием и обвиняемыми, когда меня вызвали из камеры к следователю Апресяну. В его кабинете я застал Тейтельбаума, которого никто из обвиняемых в своих показаниях не называл. Я знал Тейтельбаума много лет как партийного работника социал-демократа. В прошлом он был большевиком во время первой мировой войны перешел к меньшевикам, в 1917 г. состоял секретарем Московского комитета меньшевиков, после Октябрьской революции порвал с меньшевиками и работал в заграничном аппарате Наркомвнешторга. Когда я вошел, Апресян поднялся и вышел, оставив нас вдвоем. Тейтельбаум обратился ко мне: "Я уже давно сижу в тюрьме, меня били и требовали признания в том, что я брал взятки за границей с капиталистических фирм. Я не выдержал истязаний и "признался". Это ужасно - ужасно жить и умереть с таким позором. Но следователь Апресян вдруг сказал мне: "Может быть, вы хотите переменить показания, признаться, что участвовали в контрреволюционной организации, в меньшевистском "Союзном Бюро"? Тогда у вас будет не уголовное, а политическое преступление"—"Да, хочу",-ответил я.—"Как это сделать?" — Апресян говорит: "А я сейчас позову Якубовича, вы его знаете?" -"Знаю",- "Если он согласится принять вас в Союзное Бюро, я не возражаю". Вот он и позвал вас. Товарищ Якубович, умоляю вас, включите меня в это Союзное Бюро. Лучше я умру, как контрик[6], а не как меньшевик и негодяй". Тут в комнату вошел Апресян.

"Ну как, договорились?" - обратился он ко мне с усмешкой. Я молчал. На меня смотрели с мольбой глаза Тейтельбаума. "Я согласен, -сказал я, - я подтверждаю участие Тейтельбаума в Союзном Бюро". "Ну, вот и хорошо, - сказал Апресян,- пишите все показания, а старые я уничтожу". Вот так формировалось-"Союзное Бюро".

Ни один из обвиняемых по делу "Союзного Бюро" не принадлежал к числу моих личных друзей и ни с кем из них я не поддерживал до возникновения этого дела дружеских отношений. В.В. Шера, в прошлом моего друга, я не встречал до этого в течение нескольких лет. Мои действительные друзья и товарищи этих лет не были названы мною и к делу "Союзного Бюро" не привлекались. Это были Ю.М. Двойлацкий, Л.Е. Гальперин, М.Л. Никифоров/ И.В. Шостак. Никто из них никогда меньшевиком не был. Гальперин /по партийной кличке "Коняга"/ был членом ЦК большевиков во времена подполья, остальные были членами ВКП/б/ в описываемое время[7].

За несколько дней до начала процесса состоялось первое "организационное" заседание "Союзного Бюро" в кабинете старшего следователя Д.М. Дмитриева и под его председательством. В этом "заседании" кроме 14 обвиняемых, принимали участие следователи Апресян, Наседкин, Радищев. На заседании обвиняемые знакомились друг с другом, согласовывали и репетировали свое поведение на суде. На первом "заседании" эта работа не была закончена, и оно было повторено.

Я был в смятении, как вести себя на суде? Отрицать данные на следствии показания? Попытаться сорвать процесс? Устроить мировой скандал? Кому он пойдет на пользу? Разве это не удар в спину Советской власти, коммунистической партии? Я не вступал в нее, уйдя от меньшевиков, но ведь я политически и морально был с нею и остаюсь с нею. Какие бы преступления ни совершал аппарат ОГИУ, я не должен изменять партии и государству. Не скрою, что я думал и о другом.

Если я откажусь от данных мной показаний, что со мною сделают палачи-следователи? Страшно об этом подумать. Если б только смерть! Я хочу смерти, я ее искал и пытался умереть. Но ведь они умереть не дадут, они будут медленно пытать, пытать бесконечно долго. Не будут давать спать, пока не наступит смерть. А когда она наступит? Раньше, вероятно, придет безумие. Как на это решиться? Во имя чего? Если бы я был врагом коммунистической партии и советского государства, я нашел бы нравственную опору своему мужеству в ненависти к ним. Но ведь я не враг. Что же может побудить меня на такое отчаянное поведение на суде?

С такими мыслями и в таком душевном состоянии меня вызвали из камеры и привели в кабинет, где сидел Н.В. Крыленко, назначенный государственным обвинителем на наш процесс. Я знал Н.В. Крыленко давно, еще с дореволюционных времен. Знал близко. А в 1920 г., когда я был Смоленским губпродкомиссаром, он приезжал в Смоленск в качестве уполномоченного ЦК партии и ВЦИК Советов по наблюдению за хлебозаготовками. Некоторое время он жил в моей квартире, мы спали в одной комнате. Словом, я и Крыленко хорошо знали друг друга.

Предложив мне сесть, Крыленко сказал: "Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты. Мы.оба выполняем наш долг перед партией - я вас считал: и считаю коммунистом - я буду обвинителем, вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это наш с вами партийный долг. Но на процессе могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Я буду рассчитывать на вас. Я попрошу председателя в случае необходимости дать вам слово. А вы найдете, что сказать". Я молчал. "Договорились?" - спросил Крыленко. Я пробормотал что-то непонятное, но в том смысле, что обещаю выполнить свой долг. Кажется, на глазах у меня были слезы. Крыленко приветственно помахал рукой. Я вышел.

На процессе действительно возникло осложнение, предвиденное Крыленко. Так называемая "Заграничная делегация" меньшевистской партии обратилась к суду с пространной телеграммой-протестом, опровергающей материалы происходящего процесса. Крыленко огласил эту телеграмму и, окончив чтение, попросил председательствующего Н.М. Шверника предоставить слово подсудимому Якубовичу. Мое положение было бы затруднительным, если бы "Заграничная делегация" в своей телеграмме, честно отвергая лживые измышления о якобы совершавшемся по ее указанию вредительстве, высказала бы сочувствие к обвиняемым, вынужденным насилием давать ложные показания. Что мог бы я противопоставить таким заявлениям? Но "Заграничная делегация" сама облегчила мою роль. Отвергая обвинительный материал, она вместе с тем заявила, что подсудимые не имеют и никогда не имели никакого отношения к социал-демократической меньшевистской партии, что это не более как провокаторы, подкупленные Советским правительством.

Тут уж я мог говорить правдиво и честно, изобличая "Заграничную делегацию" во лжи и лицемерии, напоминая о роли и заслугах в истории меньшевистской партии ряда подсудимых и обвиняя меньшевистское руководство в измене революции и предательстве интересов социализма и рабочего класса.

Я говорил с эмоциональным подъемом и силой убеждения. Это была одна из моих лучших политических речей. Она произвела большое впечатление на аудиторию переполненного Колонного зала /я это чувствовал по моему ораторскому опыту/ и, пожалуй, была кульминационным пунктом процесса - обеспечила его политический успех и значение. Мое обещание, данное Н.В. Крыленко, было выполнено.

На другой день, начиная свои показания перед судом, А.Ю. Финн-Енотаевский заявил, что он полностью присоединяется ко всему сказанному мною в адрес "Заграничной делегации" и добавил, что я выступал в данном случае от имени всех обвиняемых.

Процесс прошел гладко - с внешним правдоподобием, несмотря на допущенные следствием грубые ошибки в его монтировании. В особенности в эпизоде с якобы имевшим место нелегальным приездом в Советский Союз члена меньшевистского ЦК Р.А. Рейн-Абрамовича. Надо было знать Абрамовича, как знал его я, чтобы понять всю нелепость утверждения о возможности его нелегального приезда в СССР. Во всем составе "Заграничной делегации" не было человека, менее способного на подобный риск. Как на предварительном, так и на судебном следствии мне удалось уклониться от подтверждения моего свидания с ним. Но Громан и некоторые другие подсудимые наперебой рассказывали о своих с ним встречах. Я слышал впоследствии, что Абрамович опубликовал на Западе неопровержимые доказательства своего алиби.

В своей обвинительной речи Крыленко потребовал применения высшей меры наказания к пяти подсудимым, включая меня. Он не оскорблял меня в этой речи - сказал, что не сомневается в моей личной честности и бескорыстности, назвал меня "старым революционером", но характеризовал меня, как фанатика своей идеи, а идеи мои признал контрреволюционными. Поэтому и требовал моего расстрела. Я был ему благодарен за данную им мне характеристику, за то, что он не унижал меня перед смертью, не смешивал с грязью.

В своей защитительной речи я сказал, что преступления, в которых я сознался, заслуживают высшей меры наказания, что требования государственного обвинителя не являются преувеличенными, что я не прошу у Верховного Суда сохранения мне жизни. Я хотел умереть. После дачи мною ложных показаний на следствии и на суде я. ничего не хотел кроме смерти - не хотел жить, покрытый позором. Когда после выступления я садился на место на скамье подсудимых, Громан, сидевший рядом со мной, схватил меня за руку и в гневе и отчаянии проговорил полушепотом: "Вы с ума сошли! Вы нас всех губите! Вы не имели права перед товарищами так говорить!"

Когда после приговора нас выводили из зала, я столкнулся в дверях с А.Ю. Финн-Енотаевским. Он был старше по возрасту всех подсудимых и старше меня на двадцать лет. Он мне сказал: "Я не доживу до того времени, когда можно будет сказать правду о нашем процессе. Вы моложе всех, у вас больше, чем у всех остальных, шансов дожить до этого времени. Завещаю вам рассказать правду".

Исполняя это завещание моего старого товарища, я пишу эти объяснения и давал устные показания в Прокуратуре СССР.

[1] О Якубовиче и деле - "Союзного бюро меньшевиков" см. "Хронику" №10 и "Политический дневник" №№33 и 63.
"Хроника текущих событий" № 10 (31 октября 1969 года):

"ДЕЛО М.П.ЯКУБОВИЧА
МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ ЯКУБОВИЧ родился в 1891г. Он правнук декабриста А.И.ЯКУБОВИЧА, племянник поэта и революционера П.Ф.ЯКУБОВИЧА.
С юношеских лет участник революционного движения в России. Впервые арестован гимназистом 6 класса. Вначале большевик, после начала мировой войны, разойдясь с большевиками в вопросе о войне, примкнул к меньшевистской фракции РСДРП.
М.П.ЯКУБОВИЧ активно участвует в революции 1917г., избирается первым председателем Смоленского Совета рабочих и солдатских депутатов, кооптируется в состав Петроградского Совета в качестве представителя Западного фронта, избирается членом ВЦИК первого созыва и членом бюро ВЦИК. Во время Корниловского выступления, будучи комиссаром Временного правительства при 1 армии, арестовывает генерала ДЕНИКИНА. После Октябрьской революции М.П.ЯКУБОВИЧ, занимая видное положение в РСДРП(м), пытается привлечь партию меньшевиков к активному сотрудничеству с большевиками и с Советской властью. Сам он в это время работает продовольственным комиссаром Смоленской губернии (единственный в Советской России губернский продкомиссар - меньшевик). Когда попытка сближения меньшевиков с большевиками провалилась, он в 1920г. выходит из партии и работает на руководящих должностях в центральных советских учреждениях: управляющим Комиссии по государственным фондам Совета труда и обороны, начальником управления промтоваров Наркомторга СССР и т.п. М.П.ЯКУБОВИЧ - автор ряда трудов и статей по экономической политике и социалистическому строительству.
В 1930г. М.П.ЯКУБОВИЧ был арестован, а в 1931г. осужден на 10 лет по процессу "Союзного бюро меньшевиков". С 1931 по 1939г. содержался в Верхнеуральском политизоляторе. Там же в 1936г. находились ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ. В 1939г. его перевели в Орловскую тюрьму, а затем в Унжлаг (ныне Костромская обл.). В 1941г., вскоре после окончания срока, он работал в Унжлаге вольнонаемным, М.П.ЯКУБОВИЧ снова был арестован и по заочному решению Особого совещания (ОСО) получил новый десятилетний срок. В 1950г. был переведен в Спасск под Карагандой (Песчлаг). Этап из северных лагерей в карагандинские впоследствии был описан им в неопубликованной повести "Красная роза".
Пробыв почти четверть века в заключении, М.П.ЯКУБОВИЧ был освобожден лишь через два года после окончания второго срока, в 1953г., и направлен в Тихоновский инвалидный дом в Караганде, где до 1955г. находился на положении ссыльного. Там М.П.ЯКУБОВИЧ живет до настоящего времени. Он пользуется огромным уважением и авторитетом и, несмотря на преклонный возраст, ведет активную общественную работу, являясь председателем культкомиссии - фактического органа самоуправления и защиты интересов и прав инвалидов перед администрацией. В значительной степени благодаря ему, Тихоновский дом инвалидов отличается от других инвалидных домов сравнительно мягким режимом.
В 1956г. М.П.ЯКУБОВИЧ был реабилитирован по второму делу.
В 1961г. он направил XXII съезду КПСС заявление о пересмотре процесса "Союзного бюро". Прокуратура СССР ответила, что вина ЯКУБОВИЧА и других осужденных доказана предварительным и судебным следствием, а также признаниями самих обвиняемых. Вскоре после этого Е.Д.СТАСОВА обращалась с такой же просьбой к Н.С.ХРУЩЕВУ, но не получила никакого ответа.
В 1966г. М.П.ЯКУБОВИЧУ была назначена персональная пенсия. В 1967г. он был вызван из Караганды в Москву, в Прокуратуру СССР, где его - в форме беседы, без протокола - допросили об обстоятельствах процесса "Союзного бюро", а затеи предложили изложить все рассказанное письменно. В своем письменном объяснении, адресованном Генеральному прокурору, М.П.ЯКУБОВИЧ, единственный оставшийся в живых участник одного из открытых политических процессов 30-х годов, подробно рассказывает, как был инсценирован этот процесс.
<...>
В тот же приезд в Москву в мае 1967г. М.П.ЯКУБОВИЧ встретился с А.И.МИКОЯНОМ, заместителем которого он работал накануне ареста. В ходе беседы МИКОЯН признался, что он никогда не сомневался в невиновности ЯКУБОВИЧА, но ничего не мог тогда сделать. Касаясь возможности пересмотра процесса 1931г., МИКОЯН дал понять, что этот вопрос будет окончательно решаться не союзной прокуратурой, а более высокой инстанцией; однако сейчас, как там считают, неподходящее время для пересмотра политических процессов и для новых реабилитаций.
Вместо ответа Прокуратуры СССР в журнале "Вопросы истории" (конец 1967 - начало 1968г.) была опубликована серия статей старшего советника юстиции Д.Л.ГОЛИНКОВА. В разделе "Антисоветская деятельность меньшевиков" (N 2, 1968г.) автор, используя, в частности, показания ЯКУБОВИЧА на процессе, пишет о "Союзном бюро" в духе подобных статей сталинской эпохи.
Находясь в инвалидном доме, М.П.ЯКУБОВИЧ занимался литературной работой. Кроме упомянутой повести "Красная роза", им написаны:
"Смерть Бориса Годунова", историко-литературная работа, в которой он обосновывает непричастность ГОДУНОВА к смерти царевича ДМИТРИЯ;
"Христианство и индуизм", этико-философское исследование, доказывающее нравственное превосходство индуизма;
"Что есть время", философский анализ понятия времени в теории относительности ЭЙНШТЕЙНА;
"Отношение к смерти у Л.Толстого и Дж.Голсуорси";
"Письма неизвестному", серия политических характеристик, написанных с позиций ленинизма и в значительной мере основанных на личных воспоминаниях и малоизвестных фактах: три работы этой серии - о СТАЛИНЕ, КАМЕНЕВЕ и ТРОЦКОМ - были окончены в 1966-67гг., четвертая - о ЗИНОВЬЕВЕ - осталась незавершенной.
24 апреля 1968г. у М.П.ЯКУБОВИЧА был произведен обыск, изъяты все рукописи и письма. Одновременно Карагандинское УКГБ начало следствие по делу ЯКУБОВИЧА по ст. УК КазССР, соотв. ст.190-1 УК РСФСР. К делу были привлечены также двое его друзей, обвиняемых в "распространении". Следователь, нач. следственного отдела УКГБ майор КОВАЛЕНКО, вел себя - по крайней мере, по отношению к самому ЯКУБОВИЧУ - вполне корректно. Протоколы допросов верно отражали показания ЯКУБОВИЧА. Контрастом корректности следствия явилась научная экспертиза трудов ЯКУБОВИЧА.
Эксперты - профессора кафедр общественных наук Политехнического и Медицинского институтов Караганды ГОРОХОВ и МУСТАФИН (фамилия третьего эксперта неизвестна) написали свое заключение в духе худших образцов сталинской эпохи. Заключение содержало грубые оскорбления и брань; извращая и фальсифицируя смысл и содержание работ ЯКУБОВИЧА, эксперты обвиняли его в провокации, контрреволюции, идеологической диверсии, протаскивании меньшевистской идеологии, клевете на марксизм-ленинизм и т. д. Все это относилось не только к мемуарно-политическим, но и к философским, литературным и историческим работам ЯКУБОВИЧА.
Несмотря на такое заключение экспертизы, по истечении установленного двухмесячного срока предварительного следствия, 24 июня, по указанию из Москвы, дело было прекращено, изъятые при обыске письма были возвращены, но все рукописи, плод многолетнего труда, остались в КГБ "приобщенными к уголовному делу".
Адрес М.П.ЯКУБОВИЧА: Казахская ССР, Караганда 1, Тихоновский дом инвалидов.

[2] ТКП - Трудовая крестьянская партия,

[3] В другой копии этого документа здесь указано подробней:

"...2 человека от ВСПХ, 2 - от Наркомторга, 2 - от Госбанка, 1 - от Центросоюза, 1 - от Госплана. При зтом он назвал поименно этих "ведомственных представителей" - из числа..."

[4] В другой копии "комбината".

[5] СТО-Совёт труда и обороны, 1920-1937.

[6] В другой копии "мошенник".

[7] В другой копии дальше: "(Двойлацкнй - член президиума Коммунистической Академии и начальник Экономического Управления Наркомторга, Никифоров - председатель правления Резинотреста, Шостак -мой зам. по Управлению промтоварами.)"

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!