Автор: Николай Боков
Название: Смех после полуночи (html)
Период появления в самиздате: 1966 - 1973

Смех после полуночи

И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя, и говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.

И он сделал то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на правую руку их или на чело их…

Откровение, гл. XIII, 15-16.

Любезный соотечественник

не без волнения решаюсь я издать эту книгу, но волнение мое не того рода, какое испытывает начинающий писатель, жаждущий славы и признания.

Более десяти лет я записывал впечатления и суждения по разным поводам, избранная часть их составила книгу. Конечно, будь я писателем, я придал бы накопленным наблюдениям форму повести, снабдил бы занимательным сюжетом, разнообразил бы сельскими и городскими пейзажами. Мне не дано этого дара, но ведь и нисколько не пострадает искренность чувств и помышлений, чем я очень дорожу.

Что же побуждает меня издать книгу? Это будет первый в моей жизни поступок по своей воле, приводящий к нравственному самоопределению; да, я взволнован, ибо, решившись на него, я родился вполне, почувствовав впервые жизненную необходимость соединения разума и воли. Теперь я могу сказать: я знаю радость осуществления гармонии души и сердца живого человека, и меня не миновало ощущение цельности бытия смертного.

ВТОРАЯ РЕДАКЦИЯ

САМИЗДАТ, 1971 г.

Слышу – что-то бренчит на улице. Подошел к окну, а это, оказывается, Смерть по двору идет с косой и своей сумкой, вроде как у почтальона.

– Эй! Милая! – кричу. – Сюда! Четвертый этаж, девятая квартира!

Она бумажку из сумки вынула, посмотрела.

– Нет, к тебе рано! Попозже зайду!

Послала мне воздушный поцелуй и в другой дом вошла.

Голос у нее сильный, молодой.

*

У Гюго, кажется, описывается, как монахи выращивали юродивых: мальчика помещали в фарфоровую вазу (наверное, всё-таки в глиняную, дешевле); он рос в ней, мягкие кости подчинялись жесткой форме, изгибались и скрючивались. Затем вазу разбивали (конечно, в глиняную!) и выходил урод.

Вот наше воспитание; так же воспитываем мы и детей. Все понятия и чувства смещены. Трусость называется у нас благоразумием, подлость – умением жить, ползание на брюхе – хитростью. Составилось новое представление о достоинстве человека. А поскольку мы не видим других, не из вазы, то считаем свое бытие естественным, человеческим. Наше заблуждение столь прочно, что мы начинаем искать современную литературу и искусство, и даже находим, самообольщаясь и рассуждая, что этот – хороший, тот – плохой, не замечая, что это искусство создается людьми из вазы, такими же ублюдками, как и мы.

Однако брезжит догадка в русском, что тут что-то не так. Она рождает постоянную тревогу в душе, то разгорающуюся, то почти потухающую. Мы живем с надеждой на перемены, но сами настолько безвольны и бессильны, что палец о палец не ударим ради этих перемен.

*

Они сомневаются в бытии Бога, я сомневаюсь в небытии Его.

*

По мостовой среди потока машин бегала собачка. Она, должно быть, потеряла хозяина и искала его; шарахаясь от автомобилей, собачка всматривалась в лица прохожих, озиралась, останавливалась; вид у нее был серьезный и сосредоточенный. Со всех сторон ей грозила гибель, но сна бежала дальше вдоль тротуара... Я почувствовал, что тоска охватывает меня; не так ли бесприютен человек... человечество...

*

– Что ж вы нас обманывали, Петухов. Ведь ваша настоящая фамилия – Пивоваров. Пройдемте, пожалуйста, живо, живо!! Зачем ты это сделал?

– А я... люблю смешные недоразумения.

*

Кто-кто, а я знаю, что такое жилплощадь.

*

Хорошо всё-таки, что быт ужасен и отвратителен. Кое-как устроив его, устремляешься в область мысли, куда не допущены свиные рыла начальства.

(Зелен виноград).

*

– А этот-то звонит! Ну что, спрашиваю, звонишь? «Люблю тебя, говорит, Сима». Дрянь какая, говорю, что же это ты звонишь? Ну, было дело, ну, отдалась разок, что же, – теперь и звонить можно? Ты сначала в Лондон съездий, сертификаты привези, а потом и звони! (Передразнивая) «Люблю тебя!» Ишь ты, какой прыткий!

(В автобусе, подслушанный разговор).

*

Что такое нынешняя наука... четыре, нет, пять ступенек, висящие в пустоте... ни отступить, ни дальше пойти.

*

– Эй, винтики! Эй, колесики партийного механизма!

– Здравствуйте, товарищ механик!

– Славно ли вам, завёрнутым?

– Ой, славно!

– Хорошо ли вам крутится?

– Ой, хорошо!

– Не пора ли вас смазывать-подкручивать?

– Ой, пора, товарищ механик!

Сыплется денежный дождь.

*

На работе – коллектив, в квартире – коллектив, да за что этот ад, Господи!

*

Они себе и академиков развели, чтобы всё было как у людей. Видел на днях одного. Старый, сухонький, все что-то шепчет, губами шевелит. Вдруг вынул бумажник и стал пачку денег пересчитывать. Пересчитал, спрятал и опять губами шевелит, шепчет что-то.

*

Если с человеком случается пустяковая неприятность, например, у него перед носом захлопываются двери поезда в метро, то он засмеется, чтобы опередить смех других, хотя ему и не смешно; он считает, что над неудачами непременно нужно посмеяться. Традиционный смех неудачника мне неприятен; он выдает будничного человека: человек смеется, когда ему не смешно. Ему страшна независимость.

*

Лев Николаевич Толстой мучался, как бы раздать имение и уйти. Наши муки проще и неприличнее: где бы достать взаймы двадцаточку?

(За три дня до получки).

*

Я люблю грустить, но до определенных пределов. За чертой грусть превращается в боль, что совершенно нестерпимо, чистую острозубую боль.

Тогда я веселю себя, придумываю какую-нибудь смешнейшую историйку. Еду в трамвае и засмеюсь вдруг. Кругом думают, не сумасшедший ли, а это я себя рассмешил.

*

Иду на службу, гляжу, бесы прохожих в одну сторону тянут, под ногами путаются. Огромный хвост выстроился к газетному лотку.

*

В России невозможно выдумать кошмара, которого не было бы в действительности.

*

Газеты и радио живут своей жизнью, а мы – своей.

(Мнение одной приятельницы).

РАССКАЗ НЯНЕЧКИ

К нам в детский сад разнарядка пришла: отобрать пять детей и сдать на пункт. Но чтоб дети были не начальнические и не беспартийных родителей, а честных, проверенных коммунистов. Ну, мы отобрали Диму Молофеева, Аллочку Ройзман, Ваню Сергеева, Алика Бунчика и Пашу Сартакова, – и сдали. А потом в газетах читаем: в Брюсселе-то на выставке советская ветчина Гран-при получила.

*

Нет, интеллигенции я не люблю. Это – суетливые существа, бегающие, беспрерывно «пробивающие» нечто, что гроша не стоит, тщеславные, завидующие. Это – рабы с высшим образованием, обиженные тем, что их не покупают, что у них нет денег.

*

Таинства непрерывны, но люди не замечают их. Люди пусты, словно и не было ничего. Рождается ребенок – хорошо, врач знает, что делать. Умер человек... «я вам сочувствую» – и всё.

*

Высшее начальство догадливо, тщательно скрывая свой образ жизни. Нельзя дразнить нищих запахом жаркого и видами дворцовых покоев. Зависть дала солдат для октябрьского переворота, она же сокрушит и нынешний режим.

*

Вчера сдал квартальный отчет... И отдел, и начальник знают, что он, наверное, липовый. Но так принято. Этот установившийся обычай и погубит империю. Славно.

*

Читаю надпись: «Искусство», а в витрине выставлена колбаса. Подхожу ближе, оказывается, колбаса нарисованная; так хорошо нарисована, лежит, как живая. Хочется её взвесить.

*

Пришел на выставку и прочитал в книге отзывов: «Спасибо!

С удовольствием просмотрела выставку советской живописи. Поражает правдивая, но реалистическая манера. Спасибо художникам, чутко слушающим мои советы и пожелания.

Смерть».

*

Назвал однажды Ульянов Льва Николаевича Толстого глыбищей, с тех пор и пошло: глыбища, глыбища. А читать – совсем не читают.

*

Конечно, коммунальная квартира невыносима и для соседей; кто бы ни был человек, его раздражает насильственное сожительство.

*

По мере разложения государство всё решительнее насаждает антисемитизм. Тайная зависть простых людей и государственный страх, соединившись, родят погромы.

*

Сорок лет лили кровь, и живем в ее испарениях. Хоть уговорили людей, что они счастливы, только чувствуют они другое...

*

Автобус сбил кого-то. Я подошел посмотреть. На асфальте лежала женщина, старенькая, в грязном пальто, с растрепанными волосами. Пьяненькая, должно быть, из тех, кто бродит у гастронома с открытия до закрытия. Нищая, чулки, штопанные разными нитками, подошвы совершенно протертые. Лицо злое и сморщенное. Подъехала санитарная машина. Чистенькие студенты-практиканты положили ее на носилки, погрузили и уехали. Конец.

*

Если б меня потихоньку и без последствий исключили из партии! Но невозможно, невозможно. Затравят, съедят, в сумасшедший дом посадят. Я-то ладно, но они знают, где самое больное место: жена и ребеночек. С ними-то что будет, Господи.

Черт, черт меня дернул вступить! Вступил просто, без размышлений, не придав этому значения.

*

Свойство молча всё понимать – неотъемлемое свойство православной русской души.

*

Не удивительно ли: на пустом месте, без учителей, без книг я вырос, откуда взялась во мне любовь к мысли, почему почувствовал однажды обаяние слова? Как же не предусмотрели, как же на плацу травинка выросла?..

Всё рассчитали, всё вытоптали, а вот понять не смогли: свой путь у Духа. Однажды Он повел зверя, сбрасывая по дороге когти и волосы. Помешает ли несчастное социальное устройство, когда Ему панцири и клыки не помешали?..

Бытие определяет сознание... что же не хочется мне на трибуне бесноваться и гундосить, убивать и проповедовать убийство?

*

Конечно, лицемерие кончается в концлагере, но там же начинается и умирание. Вот что смущает.

ОБМАНУТОЕ ОЖИДАНИЕ

– Девушка, извините, я хотел бы с вами поговорить, буквально пять минут. Дело в том, что, может быть, сказанное мной покажется вам излишним, чрезмерным, я ведь не знаю, какие у вас были планы, и я, конечно, ни в коем случае не хочу навязывать вам своих мнений и, Боже упаси, своего взгляда на жизнь... Но дело в том, я подумал, что это как раз случайность, вами непредусмотренная, что вы вовсе этого не хотели, а это произошло, так сказать, помимо вашей воли, хотя я вполне допускаю, что тут была некоторая цель, если вы не захотите, вы мне, пожалуйста, ее не объясняйте, это ваше личное дело! Но вдруг всё иначе, вдруг это, так сказать, как говорят англичане, шутка судьбы? Вот почему я остановил вас, отнюдь не с целью сделать вам замечание, нет! Я понимаю, что моя точка зрения – всего лишь мнение постороннего человека, другого пола, так что, я надеюсь, вы не осудите меня, а впрочем, если захотите, то будьте со мной откровенны; я не напрашиваюсь в советчики, поймите меня правильно, как говорят французы, экскюзэ муа, но дело в том, что у вас вся задница голая!..

*

Идет Смерть, а на ребрах у нее вымпелок пришпилен: «Ударница коммунистического труда».

*

Почему русская душа столь знаменита? Потому что молчим. Неизвестно, что она чувствует, а за неизвестностью всё кроется черт знает что.

*

Октябренок, пионер, комсомолец, коммунист... как разорвать эту цепь?.. Тайно напиться.

*

Один поэт печатал свои стихи в журнале для слепых. В старости он издал полное собрание сочинений. Листает первый том, гладит листы и плачет:

– Поэмы... сонеты... и всё пупырышками, пупырышками!

(Сюжет).

*

Что такое жилплощадь? Неосведомленный человек подумает, что это величина комнаты или квартиры. Прочь, непосвященный! Жилплощадь – это надежда и отчаяние, восторг, бездна, близость к самоубийству, райские кущи, навязчивая идея и еженощный сон, призвание на помощь всех богов и всех сил ада, вот что такое жилплощадь!

*

Советский человек рождается, старится и умирает в очереди у прилавка.

*

Если б можно было отдавать четверть, треть зарплаты, половину даже, голодать, но иметь сносное жилье; как бы любил его, устроил бы, всё было бы ладно. Сидел бы и думал.

*

...двадцать восемь дней отпуска думаю о многом и так начинаю понимать себя, что решаю: скоро всё это кончится. Прихожу на службу и вижу: хари. И снова – непреодолимое отчаяние.

*

Отчего в эпоху террора власть вырывала ногти вместе с подписью? Почему она чувствовала потребность в оформлении дел, делаемых в глухих подвалах, откуда ни один крик не доносился до ушей прогрессивных людей всего мира?

Конечно, деспотия хотела выглядеть государством даже в собственных глазах: две тысячи лет с требованием «не убий» оставили след. Оформление убийства, само по себе маловажное рядом с беззащитностью и кровью, означало вмешательство иррационального и высокого: не убий!

*

Георг родил Карла, Карл родил Фридриха, Фридрих родил Владимира, Владимир родил Бенито, Бенито родил Иосифа, Иосиф родил Адольфа, Адольф родил Никиту, Никита родил Мао... тьфу, пропасть!

ОПАСНАЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОСТЬ

Сначала темная шевелящаяся масса. Потом разглядишь отдельных особей. Видишь затем членики, глазки, усики. Еле слышимый писк делается громче, различаешь слова; узнаёшь об их чувствах и заботах. Смотришь, и здесь возможны ранги: у этого усики подлиннее, у того глазки повыпуклее, у третьего оригинальность в мыслях. Уже понятно, что тот, суетливый, – очень талантливый, а этот, припавший к еде, – просто одаренный. Уже и по плечу тебя хлопают, знакомиться хотят, в гости зовут. Еще чуть-чуть, и сам подхватишь хвоинку и понесешь, куда велят.

Тут остается вспомнить стихотворение Пушкина или Блока, или еще какого-нибудь поэта. И сразу подкинет голову, словно в подбородок ударили, даже кровь в ушах зашумит.

И опять внизу: темная шевелящаяся масса.

*

Приснилось, будто я на партсобрании сплю. Просыпаюсь, а я на партсобрании сплю.

*

Понятно, почему проиграла демократия в октябре. Крепкая нелегальная партия, захватив власть, овладела обеими сторонами медали. Узнав, как властвовать, она в то же время знала и приемы борьбы с самовластьем, всю эту нелегальщину и конспирацию. Оттого-то провалились заговоры против новоиспеченной деспотии.

*

Если б древние захотели изобразить богиню Конспирацию, то испытали бы едва одолимые трудности.

*

...это не сновидение, которое можно описать; на секунду приобретя эти глаза, чувствую, что нельзя описать ее, а можно лишь ее созерцать... чувствовать... (Сознание делает вдох, мыслю и чувствую полным сознанием). Целый миг вижу истину... не успеваю ее понять, потому и описать.

*

Меня очень интересуют последние слова, сказанные великими и невеликими перед смертью. В этих фразах, иногда бессвязных, отрывочных, проглядывает новый опыт, не уничтоженный правкой, продуманностью, искусством

*

Я смотрю на людей, которые могут устроить себе жильё, с немым восхищением. Ходят где-то, знают, с кем говорить; походят, поговорят, глядишь – и в отдельную квартиру переехали.

Я этого не умею.

*

По всей границе стоят солдаты: мы живем в огромном концлагере. Внутри рассыпаны, точно гнойники по телу, маленькие концлагери. Этот кошмар называется Россия.

*

Говорят, на Пряжке есть отделение, где сидят помешанные на нелегальном переходе границы.

– Вот, – говорит один, – в том месте лужайка и кустики, и старая осина растет. Вот там можно.

– Да, – другой отвечает, – там можно.

– А чуть правее взять, к ручью, так там нельзя...

– Там нельзя, нельзя... а где осина – можно. Да я там был!

*

Все молчат, и молча всё понимают. Поэтому трудно догадаться, чтó известно людям, а чтó – нет.

*

– Тут он и капнул на Пивоварова...

– Вот чёрт!

– Пивоварова из секретарей чесанули, притих. По том того подсидели, и тут Пивоваров стукнул насчет пятого пункта. Туда-сюда, а дело сшито и подписано: пожалуйте говно грузить!

(Партийный жаргон).

*

В книжном магазине наблюдал за одним покупателем из средних, советских людей.

– Что вы можете предложить мне? – весело спросил он.

– Да вот нет ничего, – говорит продавщица, стоя у заваленного книгами прилавка.

– Так уж ничего и нет! – с надеждой говорит покупатель, обнаруживая полную неискушенность во внутренней политике.

– Нет, ничего нет. Смотрите сами.

Он перебирает книги сам, хмурит брови, внимательно читая аннотации. Наконец, уходит, купив книгу Алексея Глистова «Для радости нет преград».

*

Всё-таки хорошо, что в нынешней России не печатают книг живых писателей: пишут, зная, что не только не напечатают, но и посадят, если покажут сочинение. Пишут бесплатно, росточки свободны от корысти. Если б еще и победили тщеславие.

*

Всё остроумие, весь разум и вся творческая энергия России направлены на сочинение анекдотов. Заметны уже и стили.

*

Опасаюсь одного... полюбить боль.

*

Во Франции... нет, во Франции нельзя построить социализма. Там нет Воркуты, Казахстана, Чукотки. Хотя если Франция войдет в СЭВ... взаимные услуги: Франция нам – шампунь, мы ей – концлагеря...

Интересно, где в Париже будет Лубянка?

(Из головы парторга).

*

В России нет писаных законов, но мы нутром и всею кожей знаем их.

– А уголовный кодекс?

– А это так... руководство к действию.

*

Ах, моя тетрадочка! Ах, моя красавица! Бумага какая гладкая! Переплет какой чудненький, красивенький, бумагой мраморной оклеенный!

Вот я сейчас запишу, как меня сегодня обидели, а как запишу, так вроде бы и не обижали...

*

Народ, разбитый на роты, батальоны, полки, становится войском. Любопытно, сможет ли русское войско стать когда-нибудь снова народом.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Смерть г. Ленинграда вызывает Смерть г. Москвы на социалистическое соревнование.

*

А. Не пускают за границу, черти!

Б. Что вдруг?

А. С женой развелся.

Б. А-а-а... А ты бы постучал маленько... глядишь, и пустят.

А. (со смехом). Только это и остается!

(В трамвае, подслушанный разговор).

*

– Здравствуйте, товарищ ходок, садитесь! Вы, конечно, бедняк?

– Да вот, Володимер Ильич, вроде бы и нет. Лошадь есть у меня, есть.

– Ага! Стало быть, товарищ, вы – середнячок?

– Да как сказать, Володимер Ильич... сыт каждый день, да, дети сыты, обуты, так что, да... Две лошади у меня, вот как.

– Так, так! Вы, стало быть, товарищ, кулак?

– Да и то сказать, Володимер Ильич, щи каждый день, да, дети вот одеты, так что, вот, и мужики иной раз скажут: да ты, говорят, Афанасий, кулак!

– Ага! Стало быть, кулачок. Гм! Так, так, так. Однако кулачок! Две лошади, так, так, дети обуты, так, так. Гм! Феликс Эдмундович! Расстреляйте товарища.

(Анекдот).

*

Славная у меня тетрадь, не то что нынешние, в клеточку, в гадком коленкоре, из которых листики вырывают, чтобы доносик нацарапать.

*

А ведь ничего в жизни ни разу не повторилось, Древний грек любил по-иному; что грек, если и мой сосед любит иначе, чем я. Сходное существует в игре рассудка, в математике; всё остальное, где хоть чуточку наличествует разум или чувство, несравнимо в действительности, но: сравнимы понятия. Стремление дать общие понятия, свести всё к одному, для меня загадочно, но я чувствую этот соблазн.

ЖИЗНЕННЫЙ ОПЫТ

Если парторг суетится без толку и глаза прячет, то наверху, наверное, опять кого-нибудь сняли и скоро объявят об этом.

*

Один академик, говорят, всю жизнь изучал Китай и под конец стал совершенно походить на китайца. Я-то изучаю Россию, боюсь, как бы волосы на лбу не выросли.

*

...Смотрю на них и думаю: мразь. Смеются, жмут руку, и я им жму руки, и тоже смеюсь. Мы улыбаемся друг другу. Начинает течь рабочее время. Хочется, чтоб поскорее прошел день, вечером пойти к жене. И здесь почувствовать себя хорошо. Рюмочку выпить. Суждение записать.

*

Однажды сапожник позвонил по телефону Борису Леонидовичу Пастернаку. Б. Л. так прямо ему и сказал: квартиры нету, жизни никакой... Вот что такое жилплощадь: в коей веке тиран позвонит, а всё о ней, о ней...

*

Всё намекают, намекают, а сказать боятся.

*

Георг родил Карла, Карл родил Фридриха, Фридрих родил Владимира, Владимир родил Бенито, Бенито родил Иосифа, Иосиф родил Адольфа, Адольф родил Никиту, Никита родил Мао...

Растет дерево, на котором повесится... человечество.

*

Вот у Пешкова подонок общества так славно обо всем рассуждает. Я пробовал говорить с такими же пьяницами и оборванцами. Увы, увы. Времена настолько изменились, что даже шваль измельчала.

*

Сосуд греха, – говорили о женщине... говорили недальновидно. Нет, сосуд жизни. Только она неустанно напоминает о бытии; рождающая природа ее противостоит казарме и пустыне. Посреди мертвецов она напоминает о жизни, среди ненависти она говорит о любви.

И живое тело, и живая душа обязаны всем женщине.

(Но не той, которая останавливала коня на скаку и входила в горящий дом: это, должно быть, Некрасов спутал, это, верно, мужик был).

*

Всё-таки и мне кое-что дал переворот 56 года: двух и даже, видимо, трех собеседников, которые не донесут, наверное.

*

Если б можно, так я в свою тетрадочку и переселился бы.

ИЗ ЛЬВА ТОЛСТОГО

Однажды Петя вошел в комнату и увидел на столе сливы. Он оглянулся и несколько штук съел. Тут вошел его папа и, пересчитав сливы, спросил:

– Не ты ли, Петя, съел четыре сливы?

– Нет, – сказал Петя.

– Те дети, которые съели сливы, все умерли. Петя вскрикнул, упал и умер.

–––––––

Однажды Петя пас стадо овец. Ему стало скучно, И он закричал:

– Волки! Волки!

Прибежали мужики и спрашивают, где же волки.

– А я пошутил, – сказал Петя и засмеялся.

Тут мужики его и убили.

*

– Смерть, не могу больше. Скажи, когда скосишь, чтобы я знал, сколько еще терпеть.

– Э... завтра, Васенька.

– Как?! Это невозможно! Это ужасно, я не переживу! Караул!

– Хе-хе... Да я шучу, Васенька.

*

Сослуживцы поехали на экскурсию. Я тоже поехал, боясь прослыть совсем уж пассивным. Жена поехала со мною, и я радовался, что буду не один, а место, куда поехали, славное.

Она всю дорогу грустила, я ее развеселить старался, рассказывал всякие истории. Рассмешить удалось, но развеселить – нет.

Вернулись оба в тоске, оба измученные чем-то.

Я взял се руку и говорю: – Милая, милая, что ж так... вот обоим печально, и не знаю, почему... ты скажи мне?

– Васенька, ты не приглашай меня больше, хорошо? Когда ты с сослуживцами...

– Что так? (А сам-то догадался о страшном, смутно, но догадался!)

– У тебя было... не ты был, а знакомый какой-то, на тебя похожий... чужой-чужой... у тебя было лицо... другое!..

У меня а глазах потемнело, и что уж тут делать, заплакал. И жена заплакала.

– Ах, милая, – говорю, – что-то во мне противилось, чтобы и ты ехала, остерегало, а я не дослушал! Прости меня...

Так этот гадкий день вдвоем и выплакали.

*

Хотя я и дружу со Смертью, но с женой знакомить не хочу: вдруг милая жена испугается, или Смерть заревнует, отомстит по-своему.

*

– Я подержу его, мама перережет глотку, а ты, сынок, напьешься крови.

(К вопросу о воспитании).

*

Слава Богу, природа берет свое. Одно время меня шокировала девица из соседнего отдела, начальница над комсомольцами. Я с отвращением смотрел на лицо, не лишенное привлекательности, но изуродованное выражением по-комсомольски понятого долга. С ее лица не сходила активность. И вдруг с удивлением я стал замечать, что черты лица разглаживаются, – у нее начался роман, и вскоре она вышла замуж. Родившийся ребенок окончательно превратил ее в милую молодую женщину. Разумеется, она больше не подходила для роли надзирательницы.

*

Неужели так далеко зашло дело?..

(За бритьем, глядя в зеркало).

*

Я жил, как все: в пустоте, в одиночестве, под барабанный бой и окрики командиров. Внутреннее чувство подсказывало о недостойности такой жизни, о том, что эта жизнь – нечеловеческая. То же чувство повело меня к русской литературе, я нашел родной дом. Потом я понял, что нашел в литературе и родственников (увы, уже умерших); в них я почувствовал людей и то, что я с ними, с людьми.

Я не обольщался и знал, что это – нарушение обычаев шабаша, в котором с пеной у рта кружится Россия; несколько маленьких уроков показали мне, что распорядители шабаша сильнее меня, что они изобретательны, терпеливы и неумолимы в преследовании того, кто лишился козлиного образа.

Я не мог отдать своё человеческое глумлению, истязанию, голоду. Я не мог также, признавшись, что я человек, очистить лицо и торжествовать над козлами силою духа и веры: мое тело боится мучений.

Я стал лицедеем.

*

«Нужно пробивать». Что? Намеки, намеки, намеки...

*

Ну хорошо, говорят, но если всего этого не будет, что же будет? Как всё устроить? Что учредить взамен разрушенного?

– Учредим свободу!

– Ну... свобода... что такое свобода...

Они не чувствуют свободы, для них это неопределенное состояние.

Эти люди не родились ни для внутренней жизни, ни для внешней: свобода и государственность им неизвестны.

*

Сидит и читает в газете: «Наша литература обогатилась такими зрелыми мастерами, как Евгений Вонючкин, Иван Говнов, Юрий Глистов и другими...»

– И другими?! А где же, где я, я, Андрей Какашкин?!

РЕЦЕПТ

Собрать лепестки цветов василька, высушить на воздухе в темноте и растолочь. Добавлять в готовый суп, по маленькой шепотке на тарелку.

(На партсобрании).

*

Душа прониклась свободой, приняла ее, – настоящее свое состояние. Рабство вытеснено на лицо. Как очистить его?

*

Поехал на экскурсию с сослуживцами, чтобы не выделяться пассивностью. У какого-то памятника фотограф установил нас полукругом, щелкнул. Я попытался избежать общей участи. «А вы что же?» Пришлось встать среди них. Через неделю получил фотографию. Долго, долго рассматривал, но так себя и не нашел.

*

Иногда мне кажется, что иду, иду по пустыне, нескончаем этот переход, а вокруг трещины, пыль, раскаленное марево, терзается плоть и душа, а я все иду, иду по пустыне, и нет ей ни конца, ни края, нет ничего, кроме терпения, такого же нескончаемого...

*

В троллейбусе едет девочка, рядом с нею сидит беленькая собачка. Вошел мужчина, по виду рабочий, лет сорока пяти.

– Ах, какая собачка! – засюсюкал. – Ах, какая беленькая!

И хотел ее погладить. Но собачка вдруг тяпнула его за руку.

– Ах ты гадина, кусается! Это как же, в троллейбусе ездить! Не положено! Нельзя в транспорте с собаками ездить!

Кровью налились глазки у пассажира, голос злобный.

Вот оно: я поласкать хочу, а моей насильной ласки не принимают; я тогда, пожалуй, убью.

*

Живое воображение не позволяет мне быть воином.

*

А ведь Абрам Терц написал, что, мол, не будь революции, мы сделали бы ее. Интересно, что он будет думать после отсидки.

УХОД

– Софьюшка!.. Софьюшка, ты спишь?..

– Ах, кто здесь?! Это ты Лёвушка?

– Софьюшка, я никак не могу заснуть... скажи мне, пожалуйста, как ты думаешь, Достоевский скверно пишет?

– Скверно, Лёвушка, очень скверно. Ложись спать, дорогой, уже поздно.

– Софьюшка!..

– А? Что?!

– Прости, я, кажется, тебя разбудил... я никак не могу заснуть... скажи, пожалуйста... как ты думаешь, кто гениальнее – Шекспир или я?

– Ты, Лёвушка, ты, ложись спать, милый, уже три часа ночи...

– Хорошо, хорошо, я теперь засну.

– Софьюшка, Софьюшка!

– А, что такое?!

– Прости, мне пришла в голову мысль, я хочу спросить у тебя... кто гениальнее: я или Бетховен?

– Ах, Лёвушка, конечно, ты гениальнее, постарайся заснуть, уже очень поздно!..

– Софьюшка, Софьюшка!..

– Кто здесь?!

– Это я... прости, я тебя разбудил... но как ты думаешь, кто гениальнее: я или... Гомер?!

– Ты! Ты гениальнее Гомера! Ложись спать, Лёвушка, пожалуйста, уже очень, очень поздно!

– Хорошо, хорошо, я засну теперь, ты успокоила меня...

– Софьюшка! Софьюшка!!

– Ах, ну что такое!

– Прости, я никак не могу заснуть, мне не дает покоя одна мысль... Скажи, пожалуйста, как, по-твоему, кто гениальнее: я или... Иисус Христос?!

– Ты!! Гениальнее, старая бестия!! Ты гениальнее всех вместе взятых!!!

– Ах, вот ты как со мной заговорила... Всё кончено. Я ухожу!

*

Даже будучи деятельны, они спят. Сонно выполняют то, что предписано партийной традицией, сонными достигают высших постов и сонно двигают руками. Ни малейшего понимания, ни одного ясного жеста; они спят и не слышат ни народных пожеланий, ни его отчаяния.

Россией правят сомнамбулы.

*

Невнимание к внутренней жизни человека, свойственное естественным наукам, обернулось презрением к ней в философии, захотевшей стать наукой, в марксизме. Зёрна лжи были посеяны в неразвитом сознании. Жить стало лучше: уже не убеждали, а расстреливали.

(На семинаре партийной учебы).

*

Они уже и не дети, любопытные к миру и осваивающие его; они и не взрослые, узнавшие логику и игру ума; они не развились и замерли, приняв второстепенные свойства человека, любовь к власти и комфорту, за главное.

Они лишены чувства юмора и не замечают, как секут сами себя. Например, сеть партийного просвещения.

*

Минимум! Минимум жилплощади!

*

Одна женщина моется в ванне, а мужчина встал на табурет в коридоре и подсматривает за нею через стеклянный верх. Она заметила это и говорит:

– Ну, чего уставился? Голой бабы не видел?

– Нужна ты мне! – отвечает. – Я гляжу, чьим мылом ты моешься.

(Анекдот).

*

В Москве на выставке показывают машину, которая мелко-мелко сечет бумагу и красит ее в чайный цвет. С одной стороны макулатуру закладывают и краску заливают, а с другой выскакивают цыбики с индийским чаем. Позвали лучших специалистов, а те говорят, что по вкусовым качествам и аромату он не только не отличается от натурального, но и превосходит его.

Изобретателю дали Ленинскую премию.

(Подарок моего друга).

*

Власть, безусловно, исходила из своей природы, раз навсегда установив образцы так называемого социалистического искусства и преследуя любые отклонения от них, даже если они не имеют ни малейшего отношения к политике. Ведь плюрализм таит в себе возможность сравнения, следовательно, – познания, а оно смертельно опасно тотальной деспотии.

*

За всеми повадками командиров неутомимо следит око беспечного в своей неряшливости и обездоленности русского человека. Конечно, сделать он ничего не может, конечно, шкуру с него сдерут не одну, зато выпьет он стаканчик н. посмеется над немыслимой властью от души.

*

Идет заседание. Сталин делает доклад. Вдруг кто-то чихает в зале.

– Кито чихнул?

Молчание.

– Пэрвый риад, встать. Расстрилять.

Бурные аплодисменты.

– Кито чихнул?

Молчание.

– Втарой риад встать, расстрилять.

Долго не смолкающая овация всего зала.

– Кито чихнул?

Молчание.

– Трэтий риад, встать. Расстрилять.

Овация всего зала, все встают. Возгласы: «Слава великому Сталину!»

– Кито чихнул?

– Я, я!!! Я чихнул! (Рыдания).

– Будьти здаровы, таварищ!

(Анекдот).

*

Сколько же лет Россия жила европейской жизнью? Да, семнадцать лет...

В Некрополе следует установить памятник и написать:

РОССИЯ

1900 - 1917

На толстом слое чернозема взошли ростки: вдруг оформилась культура, по-настоящему русская, по-настоящему европейская: Россия дала первых своих оригинальных философов, и не одного, а плеяду, дала новую живопись, новую литературу...

Вдруг открылись дорожки к духовному.

Повременила бы судьба, позволила бы расцвести, укрепиться... Было трудное и беззащитное время самоутверждения.

И тут... страшная катастрофа в октябре.

*

Многое зависит от фразы, многое. Спросить: – Существует ли Бог? – одно; – Не существует ли Бога? – другое...

*

Дважды мне было подарено ощущение смысла Жертвы Христовой. Нет, не терпение это, сжав зубы, это чувство, что всё исполнено на земле, что отпадает земное вкупе с телом, мучимым или нет, что пришла Печаль Прощания Навеки.

*

Предвестьем льгот приходит гений

И гнётом мстит за свой уход.

Гений, должно быть, Ульянов. Льготы... льготы – многое, несомненно, что и жилплощадь. Вот каково значение жилплощади в России, что даже в стихах о ней пишут. Но Борис Леонидович заблуждался или, может быть, по основаниям, которых я не знаю, считал, что Ульянов принесет с собой жилплощадь.

Дело, верно, к сожалению, еще проще: были же гении, Александр, Бонапарт... Стало быть, и при мне гений есть, например, Ульянов. Но он обладал одной лишь стороной гениальности – энергетической. И почему гений «гнётом мстит»? Точно ли это свойство гения – мстить, уходя? Или это свойство одного Ульянова?..

*

...Я хотел бы приобрести то мудрое состояние души, когда всё мелкое, политическое осыпается пылью с обуви; когда Россия оказывается временным бедствием, несущественным для вопросов Духа.

*

Господи, если б не она, что со мной было бы! Совершенно не умею жить в этой стране. Никто не пожалеет, никто, только она да, может быть, Ты.

*

К числу Муз прибавилась главная: Конспирация.

*

Слова-гарпии заполнили русскую речь, что очень затруднило общение. Болят уши. Много их, много их с медными клювами: партийная совесть, священная ненависть.

*

Урок в школе. – Дорогие дети, – говорит учительница, – всем известна доброта Ленина. Я вам расскажу такой случай. Однажды Ленин решил побриться. Он взял бритву и вышел на балкон, я вслед за ним маленький мальчик выбежал. Вот Ленин бритвочку точит, а сам на мальчика поглядывает. Вот он побрился, кисточку вымыл и опять бритвочку точит, на мальчика поглядывает. Потом бритвочку вытер и... положил ее в футлярчик.

Вот как добр был наш Ленин.

(Анекдот).

*

Жизнь настолько мучительна, что мученичество не производит должного впечатления.

*

Почему госбезопасность убивает тайно в своих подвалах? Они не верят в свою правоту. Они знают, что совершают преступления. Почему же они продолжают убивать? Потому что они не чувствуют, что совершают преступления.

*

Есть в России поэт Божьей милостью! – Иосиф Бродский. Даст Бог, тюрьма укрепит его, не измучает. Стихи несовершенны, нет покамест проницательности, от которой захватывает дух. Но он молод и слышит.

Как странно достались они мне. Понес отчет в переписку; в бюро сидела одна незнакомая девушка и печатала что-то. Прочитал через плечо строфу – стихи, но чьи – не знаю!

– Ой, – говорю, – что это за стихи?! – Вид у меня был, наверное, восторженный и удивленный.

Она чуждо на меня посмотрела.

– Неужели вам это интересно?

– Еще как, милочка!

В доказательство, что интересно, прочел на память Блока. Подружились.

*

Лги и клятвопреступай, но только во спасение души.

*

Звонок. Открываю дверь, а на пороге Смерть.

– Здесь Панкратов живет?

– Да... не здесь, не здесь! Этажом выше!!!

Она пошла по лестнице, а я пальто накинул и бежать. С тех пор на нелегальном положении живу, у знакомых.

*

По вагону метро побирался нищий; я подумал, что он сообразительнее собратьев, просящих милостыню в электричках: там их легко вылавливает привычная к ним милиция.

*

«Нет, весь я не умру...»

А я весь умру, до кончиков ногтей, в пыль превращусь, в дым! Тут жилплощади нет для живого, для мертвого и подавно двух метров не найдется, сожгут, точно я римлянин или индус!

*

Удивительна гордость русского количеством водки, которое он может выпить. Хочется превосходства хоть в чем-нибудь.

*

По мере гниения и распада режима антисемитизм будет усиливаться. Неоформленная ненависть среднего, советского человека, чувствующего в глубине души ужас своего нечеловеческого существования, ищет цель; начальство далеко, его никто и не видел живым, а еврей рядом. Разве может генсек-невидимка портить жизнь, когда вот он, живой во плоти человек, но не такой: еврей.

*

Сердце русского человека – копилка ужасов, но ведь рано или поздно копилки наполняются, и их разбивают. Свобода будет куплена страшной ценой: с властями расплатятся их же монетой.

*

Приехав за город, в лесу чувствую, что вечен. А в городе иду и думаю: всё это скоро будут раскапывать…

*

Я люблю жену. Она чувствует, что меня гнетёт, хотя и не очертила бы отчетливо это гнетущее. Она рада, когда в нашей комнатке, в тепле и уюте, размягчается мое лицо, приобретает цвет, я уже на человека похож. Мне хорошо с нею.

Вот еще один день пережили; вечер и ночь впереди, командиры спят, не надо строиться и маршировать, Спасибо Тебе, Господи.

*

Мне нравится математика, мне приятна чистая игра ума, но только на работе: каждый занят своим делом, и я тоже. Это отдых, более того, спасение от безмыслия службы. Но чего-то не хватает в символах... в них нет души, вот почему так тороплюсь всегда домой.

*

Что делать с бесчисленными статуями Ульянова, когда всё это кончится? Разрушить их, сломать... нет, нет, нельзя отказываться от прошлого, даже постыдного. До времени свободы я не доживу, поэтому вот мой проект.

Нужно выбрать огромный пустырь и свезти туда разнообразные статуи: с протянутой рукой, по пояс, до колен и разные другие; все эти статуи и бюсты нужно расставить шпалерами, где плотно, где нет, насадить кустарники и деревья. Должно получиться что-то вроде парка-кладбшда. Вдаль уходящие ряды изображений идола пусть напоминают о постыдном и пошлом безумии России и остерегают от подобного.

...Горожане привыкли к парку и уже не замечали статуй и бюстов. На лавочках греются старики, а вечером он превращается в место свиданий влюбленных...

И слава Богу.

*

Они пишут Бога с маленькой буквы... до чего заносчивы... неосторожны...

*

Некто Кишечкнн написал монографию о творчестве Какашкина и подумал: «А ведь Какашкин жив. Вдруг он скажет, что всё о нем написанное – вздор». Кишечкин посылает убийц к Какашкину. Монография выходит с посвящением: «Светлой памяти Андрея Семеновича Какашкина».

(Сюжет документальной повести).

*

Русские всегда были гегельянцами, никакими не православными. По-немецки-то свобода есть познанная необходимость, а по-русски сказать: плетью обуха не перешибешь.

(На семинаре партучебы).

*

А почему вы решили, что это всё должно кончиться? А вот никогда не кончится. На совете богов решено, что у России нет будущего.

Может статься, что и у человечества... нет будущего.

*

Демократия... свобода... светлое будущее... счастье всего человечества... это ладно, это, точно, выражения, это уж, верно, эзоповский язык, а вы мне вот что скажите: когда убивать перестанете?

*

Люди понимают свободу не как творящее состояние Духа, а как незаполненность, как пустое место.

Удивительно.

*

Россия недостойна свободы.

*

Доживи Толстей до семнадцатого года, не смолчал бы, конечно. Разумеется, большевики убили бы его, но малину он им подпортил бы.

*

Гений без Конспирации – ничто.

(На партсобрании).

*

Образовался огромный фольклор, – анекдоты об Ульянове, Чапаеве, сапожнике и других богатырях партийной мифологии. Публика, смеясь, освобождается от страха. Что-то будет дальше?..

*

Нынешний русский интеллигент похож на гоголевского Петрушку, только рангом он повыше: удивляется, что из слов складываются мысли.

*

Ночью поймал соседку в ванной за резанием моей сушившейся рубашки. Так-то. Жаловаться? Кому? В суд? «А не докажете!» Посмотрел я на оскар-уайльдовоский треугольник в спине, и руки у меня опустились. Бежать от них, бежать без оглядки!

*

Когда я учился в институте, то был у нас предмет, называвшийся «философией». Вот когда я натерпелся! Велели однажды прочитать к семинару сочинение Ульянова, Читаю и не могу понять: ни одной фразы осмысленной, слова-гарпии кричат пронзительно, а за словами – темная зародышевая масса мысли. Всё что-то сообразить хочет Ульянов, но никак не может.

Сколько я хитрости и остроумия потратил, чтобы за всё время учебы так и не прочесть ни страницы.

*

Ах, Иван Калита, ах, собиратель земли русской. Найдется ли в России собиратель... русской души?

*

Может быть, самое страшное – состояние бесплодной тоски, когда и цветка не видишь, и молитва смешна, ирония притупила стрелы, и рука жены безжизненна, и ребеночек посторонний какой-то; чувствуешь одно: ускользает жизнь, еще секунда, – и выскользнет как змея. Тогда не могу даже отчаяться; всё нестерпимее положение, и остается единственное – стакан вина.

*

Кровь людская – не водица. Какой навсегда канувшей древностью веет от этой поговорки.

*

«Будущее русской литературы – ее прошлое». Так, так. Я представляю себе литературу почти географически: вот густой лес, запахи смол и трав, равнины с чистыми реками. Там, дальше, долины, предгорья и белые неприступные вершины. Вот мой дом. Я не завистлив и не ревнив, пусть и другие легкие дышат воздухом.

Только вся эта местность обнесена забором из газет и расставлены часовые.

Одни хитрецы вроде меня попадают домой.

*

Мои чувства – только мои, или есть где-нибудь человек, который чувствует...

Эта надежда сходна с той, что где-то далеко, среди бесчисленных галактик плавает незаметная планета, на которой существует разумная жизнь.

*

Я помню, как в студенчестве начал понимать и отпадать от стада. Каким маленьким и ничтожным чувствовал я себя в аплодирующем и ревущем зале! «А вдруг они правы?! Это я, я неправ!» Как я был одинок; измученный одиночеством, я терял веру в себя. Ужасны муки рождающейся души.

И она родилась. Да, и теперь я одинок, хотя есть два и даже, наверное, три человека, с которыми могу, до известных пределов, говорить откровенно.

Когда теперь сижу в аплодирующем зале, то знаю, что они – ничтожны. Нет страха перед этим кислым единодушием, одно омерзение.

*

Иду по бульвару, смотрю, Смерть детскую колясочку катит.

Заглянул под кружевную занавесочку, а там хорошенький маленький скелетик лежит, курлычет по-своему, гробиком игрушечным гремит.

Смешной такой.

– Здравствуй, – говорю, – милая, никак родила?

– Да вот родила, Васенька. Сама не справляюсь.

*

Время к полуночи, а мы пошли с женой погулять. Небо чистое, холодное, всё в звездах. Сидим в пустынном скверике, обнялись, будто юные любовники.

– Ты знаешь ли, милый... ты дорогой мой...

Меня так и пронзила проникновенность тона, даже немножко больно сделалось.

– Милая, милая... ах, как объяснить... вот сердце, израненное, больное, пугливое как заяц... ты сказала, а оно вздрогнуло и... улыбнулось...

*

– А ведь ты, Василий эн эн, женат, и ребеночек у тебя есть, – сказала мне Смерть.

*

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

Вебредактор и вебдизайнер Шварц Елена. Администратор Глеб Игрунов.