Автор: Леонид Чертков
Название: Стихи: Соль земли, Среди ночи выползу за овин..., Итоги, Солнце — как сохнет калинный цвет..., О дровах, В конце зимы здесь был задуман нами дом..., Круговая порука, У меня нет ни песен своих, ни легенд...
Период появления в самиздате: 1950-е
СОЛЬ ЗЕМЛИ I. Нас всегда узнают за версту. Провожаемые молчанием, Мы проходим по улицам, чётко печатая шаг, — Нас всегда высылают по свежим следам за восстанием, Мятежом, дезертирством — с короткой командой в ушах. Есть приказ. Мы спокойно винтовки наводим, На стволах погасает последний коричневый блик, — Командиры приходят и командиры уходят, Но конвой остаётся, — чтобы расстреливать их. Ставят к стенке. Спокойно работают нервы, Проверяем затворы и медленно взводим курки. (В коллективной стрельбе не бывает последних и первых). ...Нам опять начисляют повышенные пайки. Скверно. Солнце по-прежнему ходит на небо с востока И с уверенной ленью сползает по насыпи вниз, — Третий месяц бессмысленно паримся в грязных окопах, Иногда разряжая обоймы в жиреющих крыс. Но... если будет приказ, — повинуясь извечной сноровке, Не меняясь ничуть ко всему привыкавшим лицом, С равнодушною злостью мы снова поднимем винтовки, Чтоб кому-то чужому глотку прошить свинцом. II. Нас дороги манили дарами войны, Нам противник запутывал след, На который зрачок недомерка-луны Проливал чахоточный свет. Каждый только и ждал, кого бы убить И добыче каждый был рад, И соседу очень хотелось всадить В партизана первый заряд. Ведь совсем нетрудно было гвоздить Сапогом черепа детей Или старому негру клюкву пустить На потеху наших людей. Мы, врываясь в деревни, стреляли кур, И не жравшие много дней, Свежевали в жару под колёсами фур Еще полуживых свиней. А потом нас мучил кровавый понос И кровавые блохи в глазах, И на часы застревал обоз В тропических лопухах. Ну а кто ещё оставался жив, Те — в леса, бросая нам жён, А мы, керосином солому облив, Жгли поля с четырех сторон. Все равно их некому было жать, А огонь жарил птиц налету, И нам было радостно сознавать Нашу неправоту. Но и знали зато, что за каждым кустом Стерегут нас стрела и капкан, — Всё же весело было ружейным стволом Раздвигать гирлянды лиан. Ну и что же? Ведь мы не смущались ничем, Когда пили в Европе за старт, Когда брали винтовку и пробковый шлем И колоду засаленных карт. И теперь нам одно — что пепел стряхнуть, Что вдогонку пулю послать, Мы не верим в то, что когда-нибудь Нам придётся за всё отвечать. Да и много ли стоила жизнь мелюзги, Что каждый без промаха бил, — Устав, фильтровавший наши мозги, Об этом не говорил. За собой оставя горы дерьма, Мы возьмём город лозунгом: грабь! А потом подпалим посуше дома Или станем насиловать баб. А тогда уж никто никого не жалей, И к мольбам их каждый будь глух, Когда над весёлою цвелью полей Захохочет алый петух. III. По утрам коридором идут сторожа, Дребезжа перебором ключей, — Мы сидим по углам, от озноба дрожа. И считаем шаги палачей. Нам хотелось разлиться заразой По широкой и тусклой стране, — Неожиданно всех взяли сразу, Безоружных, в мальчишеском сне. А потом нам набили колодки У холодных вечерних костров. И ушли мы нестройной походкой Под бесплатный тюремный кров. Но мы знаем, что ночью осенней Мы выйдем из этих дверей И служить нам прекрасной мишенью Будет зелень солдатских ливрей. Ибо мы не очень-то тупы И не станем для этой страны Оставлять молчаливые трупы На больших полигонах войны. Мы не знали вони казармы И не вымеряны врачом, Мы — простые жестокие парни С карабинами за плечом. Виртуозы смолёной верёвки, Ювелиры смертельных проб, Мы ещё почистим винтовки Под дождя тоскливый синкоп! Вот мы снова спокойны и строги, Ни к чему у нас жалости нет, — Завтра снова большие дороги Перед нами откроет рассвет. 1953 * * * Среди ночи выползу за овин И солому стряхну с бороды, — И тупо осклабится лунный блин С небесной сковороды. Под ногами, привыкшими к жесткости нар, Шар земной повернется вспять, — Мне небес не откроет лунный швейцар И пиджак не поможет снять. По дорогам уснувшей смешной страны, Где собор как ночной колпак, Я уйду поискать иной тишины, И с горы просвистит мне рак. Маяки метеоров на черном стекле И полночное уханье сов Проведут меня темным путем по земле И откроют лазейки миров. Там не будет ни стен, ни дверей, ни окон, А поля, канавы, кусты, — И меня никогда не отыщет закон За пределами мирной черты. 1953 ИТОГИ Нас всегда нехватает на эпилоги... В самой сонной точке земного шара Уж который год мы подводим итоги За бетонною стойкой последнего бара. Время кончено утреннего карантина — Это час перемены заученных действ: Отупевших от джаза бессонных кретинов Заменяют почтенные люди семейств. Здесь часы протекают в замедленном темпе — Одичавший Запад и дикий Восток — Сюда город сбрасывает, как демпинг, То, чего переварить он не смог. Утверждаешься в справедливости Беркли, Наблюдая в соломину льдистый бокал, И опять в одном помутневшем зеркале Отражается ряд помутневших зеркал. Среди тостов, пари и бессмысленных реплик Сигареты залитой прорежется треск, — Через час на чешуйках в размазанном пепле Выпадает искрами звёздчатый блеск. От коктейлей, проглоченных натощак, Еле двигаясь, как неживой, Говорить с чужим о ненужных вещах, Рискуя своей головой. «Старых ценностей нет-де, иные не созданы, Над землёй призрак некой свободы возник, — Может в эту минуту в Москве или в Лондоне Навсегда умирает последний Старик». Пусть он чист и невинен, как горный источник, Ты источнику горному всё же не верь, — Ты не знаешь, какого сорта молочник Постучится наутро в примёрзшую дверь. «В ту же сторону будет вращаться Земля И по радио будут всё те же мотивы, А до них дойдут лишь раскрошенный камень Кремля Да окаменевшие презервативы». Не успел ещё выйти — навстречу тебе — Полупьяной рукой прикрывая погоны, В дверь вломился со шлюхой майор МГБ — Пропивать магаданские миллионы. Будь спокоен — теперь не поможет зарядка, — Этот час всегда напомнит о том, Как за шторой бессонного Дома Порядка Прочернел силуэт, пригрозивший перстом. Резким газом асфальт обдавая, В подворотню откатится ЗИС, По неровным ступенькам ступая, Ты привычно спускаешься вниз. Дробно бьют о простывшие кафли Струйки терпкой и дымной мочи, И плафоны, что хлором пропахли, В сумрак скупо цедят лучи. «А когда в родниках станет красной вода, И не будет нигде неразрушенных зданий, Мы возможно припомним, что эти года Дали нам драгоценную злость ожиданий». Когда в небе зашарит прожектор, Под неверной трезвея луной, — Хорошо по морозным проспектам Одному возвращаться домой. А луна обнаглевшим швейцаром Тебе в душу пытается влезть, — Он открыл тебе двери даром, Но теперь приготовил месть. Он, подобно шпиону и вору Подползёт к окну твоему, И придётся задёрнуть штору, Чтоб закрыть дорогу ему. Переходы луны через улицы жёстки, Нет машин и немного не по себе, Одноцветные кошки на всех перекрёстках Пересекают дорогу тебе. И не в силах подняться с умственной мели, Но держась за уже ушедшим другим, Ты уходишь один в середине апреля По кривому асфальту, считая шаги. Ты сумел бы. В тебе бы достало сноровки, Повернувшись, уйти через поле и в лес, Ты сумел бы ножом перерезать верёвки И сумел бы патроны проверить на вес. Но ты сам виноват и не следует злиться. (Пусть просохнет от липкой настойки нутро), Ты шагаешь пустыми ногами убийцы В полутёмные арки пустого метро. Но уже извивается поезд хвостатый И лампы сбегаются вниз по стержню, А ты мчишь, обгоняя пустой эскалатор. И некому крикнуть — гражданка, лыжню! К сожаленью, обратно придётся вернуться, — Под часами зевает милиционер, — С пневматическим визгом ворота замкнутся, Полусонный, ты снова выходишь наверх. Ну, как будто всё кончилось благополучно, — Озверевший кондуктор мелькнёт у окон, Захватив ускользающие поручни, Ты вползёшь на коленях в последний вагон. Но ещё не успеешь осилить порога, А рванёшься к асфальту под режущий шарк — Непонятно, зачем в половине второго Отправлять трамваи в бессмысленный парк? Но пытаясь с панелью найти параллельность, Через души дождя равномерно даёт Огни Эльма трясущийся жёлтый троллейбус, Тот, который случайно тебя довезёт. Затекли по стеклу дождевые морщины, По сравненью с трамваем здесь просто жара, Ты отвалишься в угол безлюдной машины, — И кондуктор к тому же, как пробка, стара. Но так как бус забирает направо, Соскакиваю на предыдущем углу, И собою едва не измерив канавы, Сажусь на панели, как на полу. Но отряхнув кое-как свои брюки, Я быстро поднялся и вновь зашагал, Пока не дало на нетрезвые руки Окно вытрезвителя жёлтый сигнал. Здесь, когда выгружают любителей вин, То воздух захлёбывается в икоте И долго буксуют колеса машин На обледеневшей блевоте. И чтобы тебя не заметил охранник. Ты к стенке прижавшись, крадёшься, как вор, И переметнувшись задворками бани, В три ночи ты ввалишься в собственный двор. И к свету руку ближе подняв, Ты в скважине шарил ключом, А захлопнув дверь за собой в сенях, Ты её проверял плечом. Ждёшь в тот час, когда храп и соития в мире, И не слушают пальцы и спит один глаз, Как подаст в опустевшем под утро эфире Позывные синкопы неведомый джаз. И своею слюной захлебнёшься опять, И из глотки сорвутся слова — «Я может быть тоже хочу искать Блаженные Острова!» У других были те же заботы, — Им не лучше пришлось твоего, — Все умели свести свои счёты, Но с тобой будет проще всего. Будет просто, как всё на свете, Будет жаркий и нудный бой, — На таком же, как этот, рассвете, Ты сожжёшь мосты за собой. Поверх формы напялив спецовку, После боя, в глухой тишине, Зарядив напоследок винтовку, Ты исчезнешь на той стороне. И сосед о тебе забудет, Дома ты не оставишь жены... Ну а если её не будет Твоей желанной войны? ...После нескольких стычек на перекрёстках Зимним солнечным утром солдаты придут, И оставя следы потолочной извёстки, По расстроенной лестнице вниз поведут. — По воронкам в асфальте разбитых кварталов, Мимо вышитых пулями окон и рам Опустевших домов и убитых вокзалов, И по задним заснеженным мартом дворам, По тропинке, мочою простроченной рыжей, Проведут и поставят к холодной стене. ... Хорошо бы в такую погоду на лыжах В вихрях солнца растаять в лесной белизне. ...Так же будет пестреть барбизонское небо И влюблённых ворон разбередит весной, Не имея в карманах ни денег, ни хлеба, Я вернусь неизвестно откуда домой. Тяжело отсчитаю глухие ступени, Утром мне очень трудно будет уснуть, Я прижму к холодной стенке колени И умершую кошку возьму на грудь. Ветер будет свистеть в изрешеченной крыше И засасывать в щели хромых пауков, Только мне это радостно будет слышать — Я в родной невесёлой Стране Дураков. Стуча о железо новым железом В хрусте и треске жилистых свай Пролязгал по мокрым утренним рельсам Первый полупустой трамвай. Вот часы и отпели мой день рождения, — Значит мне девятнадцать, а двадцать исполнится, — Я узнаю новое наслаждение — Тискать в подъезде тело любовницы. И время пройдёт вереницею лет, И я стану довольным собою и гордым И никогда я больше не встречу рассвет В незнакомой мне части знакомого города. ...По дорожкам от зноя усталым, Где трава желта, как табак, В тихий час, когда по бульварам Педерасты проводят собак. Под конец мрачноватого душного лета Я вернусь издалёка и сброшу рюкзак И с друзьями пропьянствую до рассвета, А наутро возможно будет и так, — Возьму и вылью на дрожащую бумагу Невнятных образов перебродивший сок, Собрав себя к решающему шагу — Провесть черту и подвести итог. — То, что было — забыто, а есть настоящее И загадывать в будущее нельзя, — Что мне думать о потустороннем ящике — Лучше жизни хоть раз посмотреть в глаза. Если мне не придётся по фене ботать, Я уйду из мира коктейлей и книг, — Да и чорта ли мне?! — Придётся работать Безразлично для этих или других. 1953—54 * * * Солнце — как сохнет калинный цвет, Да лебеда дорога, — А пойду, пойду по молочной росе По кисельныя ровныя берега. За морями же земли великие есть, А путь туда — по версте до версты, Через поле вдоль, а там и не сесть, — Наждаком по душе заскребут кусты. И солдаткой рябина прядает пыль, Тараканы спят и плетни молчат, И не пискнет дверь, не дохнёт пустырь — Ты сюда забрел в не свой листопад. Там не за горою страна Свят-свят, Там раздолье — грех, и тишь по утрам, И куда ни плюнь — все ведет назад, И малинник туго кивнет полям. Пусть пропашет стон полосу беды, Ночь — она уйдет, и луна соврет, — Поперек тебе — струна борозды, Лучше бы тебе не заходить вперед. Лучше по утрам не раздернуть штор, А заснуть еще да и встать иным, Лучше — синева в облаков раствор, И над крышей снега — розовый дым. 1954 О ДРОВАХ Когда утро колотится в дряблые окна И бумагой залечены вывихи рам, — Неужели я буду в бездействии сохнуть Или буду опять досаждать докторам. Ведь сегодня — предельное время суток — День, когда к топору примерзает язык, — Я по звонкой земле проложил первопуток, Налегке, оттого, что к погоде привык. Я прошел через сени, прошитые стужей, Взял фонарь и заправил обломком свечи, И к сараю пришел по заклеенным лужам, И дышал на ладонь, выбирая ключи. От мороза топор показался мне жестким, А ключи на руке — как снежинки легки, И я взял к потолку прислоненные доски И из клети холодные взял чурбаки. Я работу начал до петушьей побудки, А опомнился разве часу во втором, Когда желтые брусья, тугие, как губки, Я рубил и гвоздил, и щипал топором. Голове было тесно под мякотью кепки, Но зато я работал, как в кузнице мех, И душистая заваль дымящейся щепки Освещала затаявший жеваный снег. Узкий двор был дровами забит и очищен, Лишь звенела щепа на бетонном полу, А когда я об угол разнес топорище, Я достал из-за бревен косую пилу. А когда я устал от разбоя лесного, Когда был перекошен поленьев косяк, — Брося слипшийся след на приступке тесовой, Я с дровами по лесенке лез на чердак. Я бревенчатым поясом выстроил кладку, Черной капелью снега обвисла сосна, — И ушел, чтобы боль выводить без остатка Лошадиными дозами крепкого сна. 1955 * * * В конце зимы здесь был задуман нами дом, Где водоносом град с рассветом постучится И солнце к полднику оранжевым пятном Стечет с угла двери к ногам, на половицу. Ты вынесла в тазу на улицу закат, И подчинясь судьбы испытанному зову, С дороги вечером в село пришел солдат — Взять у хозяев в долг до сумерек подкову. Вонзен закатом в пень сияющий распор, И пятый океан отпрянул в наши сети, И на прощание случайный спутник с гор Отер шершавою рукою с уха ветер. Нам — водоросли в дождь в солнцевороте моря, Нам — видеть сквозь туман очнувшийся маяк, Горнистов под горой, разучивавших зорю, Нам флюгер бил крылом, как будто веял мак. А козы в пропасти спускались по отрогам За редкостной травой, которой ныне нет, Которую свели столбами и дорогой — С годами навсегда утраченный секрет. 1955 КРУГОВАЯ ПОРУКА Река вела тропу по кочкам и камням, — Сквозь пораженный лес, воронки огибая, Мы шли к востоку, путь условно полагая По гари на коре и вывернутым пням. Мы думали, что разыскать не трудно Останки поселений в здешних пущах, Их нанести на карту и попутно Собрать гербарий трав дикорастущих... Новехонький забор делил поляну, У проходной, пристроенной снаружи, Ночной туман на глаз рассеял лужи, — К нам выступил хозяин из тумана. Он был непрочь отвлечься на досуге, — Всего три дня, как выслали соседа, — И выбивая трубку для беседы, Он излагал историю округи. «За месяц устарели ваши карты, — Дол перекрыт правительственной трассой, Проектировщики невиданного класса По всей стране планируют стандарты». И нас напутствовал на лучшую погоду, — А мы уже брели по даровому следу, — И сделав крюк в четыре мили ходу, Мы подошли к имению соседа. Тот говорил, окидывая весь, Слова, как колышки палатки, размещая: «Последние лет тридцать семь мы здесь И дети наши никуда не выезжают, Мы с Божьей помощью живем». Старик, он был приветливее всех, И обернувшись, он указал туда, где жил его сосед, — За элеватором и спущенным ручьем. Нас вывел через двор и здесь заметил: «А что нашли — то отдали мальчишке». И за стеной ему петух ответил. Мы знали всё — из популярной книжки. ...Ну и сосед! Я потянул звонок, и нам в ответ уже хрипела свора, Мы видели его за кольями забора, — Он покривил приветливо лицо И выстрелил. И тем зарядом соли прикончил молодое деревцо. ...Что ж, мы уносим образцы сухих растений, Материалы для занятий по ночам... Им для чего истлевшие останки татарами поставленных строений, — Их скорчевали с пнями и малиной и выжгли по печам. Дрезина шла. Из леса доносилось дыханье коллективной лесопилки, И топоры свербили на юру, Целебную кору слагали на носилки. Кто говорит, что мы пришли неподобру? А бот уже стучал у волнолома, И дед, запутав палец в бороде, Сказал: «Напрасно не попробовал залома, Здесь солят как нигде». 1956 * * * У меня нет ни песен своих, ни легенд, — Я бы многое дал за случайную ласку, — Необут и оборван, как вечный студент, Ветер шепчет деревьям любовную сказку. А меня не дождутся сегодня домой Ни ледышка в тарелке, ни птаха в постели, — По безлюдной дороге пустой Костромой Я в тот дом забреду, где мы жить захотели. Вспрыгнет старым приятелем кошка на плечи, Я увижу сквозь стекла, что ветер утих, — Анекдот через стенку в безвыходный вечер, — У камина хватило б золы на двоих. Обмороченный сад. На скамейке пустой Никого дожидается девушка в белом. Словно в парке бранят шоферов за простой — Наш неначатый спор — не в деталях, но в целом. 1956 Источник: Русская виртуальная библиотека
Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
Вебредактор и вебдизайнер Шварц Елена. Администратор Глеб Игрунов.