Автор: Георгий Владимов
Название: В Президиум Всесоюзного съезда Советских писателей
Период появления в самиздате: 1966 - 1974 гг.

В Президиум Всесоюзного съезда Советских писателей.
                          Копия – А.И. Солженицыну

      Уважаемые товарищи!

Я, как и вы, получил письмо Александра Солженицына и хочу высказать свое суждение по всем пунктам этого письма.

Я осмелюсь напомнить съезду, что не рапорты о наших блистательных творческих победах, не выслушивание приветствий иностранных гостей и не единение с народами Африки и борющегося Вьетнама составляют главную задачу писательских съездов, но прежде всего – единение со своим народом, прежде всего – разрешение собственных наболевших проблем, без чего не может жить далее и развиваться советская литература. Она все-таки не может без свободы творчества, полной и безграничной свободы высказывать любое суждение в области социальной и нравственной жизни народа, - какими бы ругательствами мы не поносили это законное требование всякого мало-мальски честного, мыслящего художника. Без нее – он чиновник по ведомству изящной словесности, повторяющий зады газетных передовиц, с нею – он глашатай, пророк в своем отечестве, способный воздействовать духовно на своего читателя, развивать его общественное сознание, либо предупредить об опасности, пока она не надвинулась вплотную и не переросла в народную трагедию.

И я должен сказать – такая свобода существует. Она осуществляется, но только не в сфере официальных признаний, подцензурной литературы, в деятельности так называемого «самиздата», о которой вы все, вероятно, осведомлены. Из рук в руки, от читателя к читателю шествуют в машинописных седьмых и восьмых  копиях неизданные вещи – Булгакова, Цветаевой, Мандельштама, Пильняка, Платонова и других, ныне живущих, чьих имен я не называю по вполне понятным соображениям. Могу лишь сказать, что и моя вещь «усыновлена» самиздатом», не найдя пристанища в печати. Время от времени она возвращается ко мне, и я поражаюсь не тем изменениям, какие привнес в нее очередной переписчик, а той бережности и точности, с которым все-таки сохраняется ее главное содержание и смысл.

С этим ничего не поделаешь, как ничего нельзя поделать с распространением магнитофонных записей наших менестрелей, трубадуров и мансонье, не узаконенных Радиокомитетом, но зато полюбившихся миллионам. Устройте повальный обыск, изымите все пленки, все копии, арестуйте авторов и распространителей, - и все же хоть одна копия да уцелеет, а оставшись размножится, и еще того обильней, ибо запретный плод сладок. Помимо неподцензурных писем и литературы есть неподцензурная живопись и скульптура, и я даже предвижу появление неподцензурного кинематографа – как только кинолюбительская техника станет доступной многим. Этот процесс освобождения нашего искусства от всяческих пут и «руководящих указаний» развивается, ширится и противостоять этому так же глупо и бессмысленно, как пытаться запереть табак или спиртное.

Лучше подумайте вот о чем: явно обнаруживается два искусства. Одно свободное и непринужденное, каким ему и полагается быть, распространение и воздействие которого зависит лишь от его истинных достоинств, и другое – признанное и оплачиваемое, но только угнетенное в той или иной степени, но только стесненное, а подчас и изувеченное всяческими компрачикосами, среди которых первыми на пути автора становится его же собственный «внутренний редактор» - наверное, самый страшный, ибо он  убивает дитя еще в утробе. Которое из этих двух искусств победит – предвидеть нетрудно. И волей-неволей, но приходится уже сейчас сделать выбор -  на какую же сторону из них встанем, которое же из них мы поддержим и отстоим.

Я прочитал многие вещи «самиздата»,  и о девяти десятых их них могу сказать со всей ответственностью – их не только можно, их должно напечатать. И как можно скорее, пока они не стали достоянием зарубежных издательств, что было бы весьма прискорбно для нашего престижа. Ничего антинародного в них нет, но в них есть дыхание таланта и блеск раскрепощенной художественной формы, в них присутствует любовь к человеку и подлинное знание жизни, а подчас в них слышится и гнев и боль за свое отечество, горечь и ненависть к его врагам, прикидывающимися его ярыми друзьями и охранителями.

Разумеется все выше сказанное относится и к неизданным вещам Солженицына. Я имел счастье прочесть все им написанное  - это писатель, в котором сейчас больше всего нуждается Россия, кому суждено прославить ее в мире и ответить нам на все больные вопросы выстраданной нами трагедии. Не знаю иного автора, кто имел бы больше права и больше силы для такой задачи. Не в обиду будет сказано съезду, но, вероятно, девять десятых его делегатов едва ли вынесут свои имена за порог нашего века. Александр же Солженицын, гордость русской литературы, донесет свое имя подалее. И если ему сейчас трудно физически выполнить свою задачу по причинам достаточно нам известным, изложенным в его письме, то не дело ли съезда, ни честь ли для него защитить и оберечь этого писателя от всех превратностей его индивидуальной судьбы?

Запрещение к печати и постановке, обыск и конфискация архива, «закрытое» издание вещей, к изданию самим автором не предназначенных, вдобавок еще гнусная клевета на боевого офицера, провоевавшего всю войну – читать об этом больно и мучительно стыдно. Это происходит в пролетарском государстве, на пятидесятом году революции. Это происходит, наконец, в цивилизованном обществе во второй половине XX века. Не хватило духу объявить писателя «врагом народа», в конце концов, это бы был честный бандитский прием, к которому нам ли привыкать? – Нет, воспользовались приемом сявок, недостойных находиться в приличном доме, подпустили слух исподтишка, дабы скомпрометировать писателя, хоть как-то объяснить его вынужденное молчание… Такого парадокса еще не ведала история демагогии – официальные общественные организации, пущающие анонимку на честного человека. Ведь даже Чаадаев был объявлен сумасшедшим «высочайше», то бишь открыто. 

И вот я хочу спросить полномочный съезд – нация ли мы подонков, шептунов и стукачей или же мы великий народ, подаривший народу плеяду гениев? Солженицын свою задачу выполнит, я в это верю столь же твердо как и он сам, но мы то здесь причем? Мы его защитим от обысков и конфискаций? Мы пробили его произведения в печать? Мы отвели от его лица липкую и зловонную руку клеветы? Мы хоть ответили ему вразумительно из наших редакция и правлений, когда он искал ответа?

Мы в это время заслушивали приветствие г-на Дюрренматта и г-жи Хелман. Что же, это тоже дело, как единение с борющимся Вьетнамом и страдающей Грецией. Но пройдут годы и нас спросят: что мы сделали для самих себя, для своих ближних, которым так трудно жить и работать.

Письмо Солженицына стало уже документом, который обойти молчанием нельзя, недостойно для честных людей. Я предлагаю съезду обсудить это письмо в открытом заседании, вынести по нему ясное и недвусмысленное решение и представить это решение правительству страны.

Извините всю резкость моего обращения – в конце концов я разговариваю с коллегами.

Уважающий вас
Г.Владимов

26 мая 1967 года Москва.  

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

Вебредактор и вебдизайнер Шварц Елена. Администратор Глеб Игрунов.