Биологическая наука и культ личности

<...>

Иcторический разгром советской биологии в 1948-50 гг. и его последствия

Знаменитую сессию ВАСХНИЛ в августе 1948 г. называют исторической. И это действительно так — августовская сессия навсегда вошла в историю науки и человечества. И она никогда уже не будет забыта. Она останется в летописи человеческой истории, но только как пример бессмысленного уничтожения достижений биологической науки в масштабах огромного государства, как пример произвола и надругательства над убеждениями ученых. Эту сессию будут всегда вспоминать, но лишь как гигантский погром и великий обман, отбросившие советскую биологическую науку на десятилетия назад и на много лет остановившие развитие сельского хозяйства нашей родины в угоду небольшой группе невежественных людей.

Сразу лее после этой сессии, на основании надуманных, клеветнических и извращенных обвинений в идеализме, реакционности, морганизме, вейсманизме, пособничестве империализму и буржуазии, менделизме, антимичуринстве, низкопоклонстве перед Западом, вредоносности, расизме, космополитизме, формализме, бесплодности, антимарксизме, антидарвинизме, отрыве от практики и т. д., — были уволены с работы или понижены в должности около трех тысяч ученых — лучших и наиболее квалифицированных представителей советской биологии. Вина этих ученых состояла только в одном — они не всегда были согласны с идеями и гипотезами, которые выдвигались Лысенко, Презентом, Глущенко, Ольшанским и рядом других представителей этой группы. Одновременно и в связи с этим увольнялись и противники травопольной системы земледелия Вильямса.

В последующие годы (1949-50) к этим репрессиям были добавлены репрессии против ученых, не согласившихся с концепциями О. Лепешинской, и против так называемых «антипавловцев» (термин искусственно придуманный в то время для удобства обвинений). Вздорные антицитологические концепции Лепешинской, порожденные элементарной методической неграмотностью, были объявлены одной из основ мичуринской биологии, и всякая критика их была запрещена в течение нескольких лет. Учение великого физиолога Павлова было, конечно, правильным, но оно было гипертрофировано до абсурда и гонения на всех инакомыслящих, объявленных идеалистами, копировали в этот период погромные методы августовской сессии ВАСХНИЛ. В качестве «антипавловцев» и идеалистов были уволены и в течение нескольких лет не имели возможности вести научную работу такие выдающиеся советские ученые, как акад. Орбели, Л. Штерн, Анохин, Бериташвили и многие другие. В стране в эти годы были закрыты многие прекрасные генетические, цитологические, физиологические лаборатории. Серьезно пострадал в связи с этими бессмысленными преследованиями научный, государственный и политический престиж нашей родины. Буржуазные газеты получили материал для антисоветской пропаганды, усиленно эксплуатируемый и до настоящего времени. Но главное — это ущерб, который был нанесен в связи с этими событиями сельскому хозяйству, медицине и ряду других отраслей народного хозяйства. Этот ущерб начинает сейчас выявляться с полной очевидностью, но истоки его далеко не всегда правильно понимаются и устанавливаются, и последствия его часто предлагается устранять тем же лицам, которые несут прямую ответственность за этот ущерб.

И как бы ни хотелось кому-либо скрыть от других и от самих себя горькую правду этой трагической истории, это невозможно сделать ради нашей же собственной пользы. Этого не следует делать еще и потому, что сейчас мы нередко наблюдаем в биологии отчетливые рецидивы погромных настроений, еще и в настоящее время имеются группы ученых, стремящихся удержать свои позиции с помощью демагогии. Еще и до сих пор в умах философов, политиков и широкой общественности устойчиво сохранилась привычка делить советских биологов на два противоположных лагеря с отчетливой тенденцией повторения всё тех же бессмысленных критических обвинений в адрес противников Лысенко и его окружения.

Мы должны посмотреть правде в глаза для возрождения нашей биологической науки, для возрождения многих прогрессивных направлений, ошельмованных в 1948 г. и шельмуемых потрадиции до настоящего времени. Но это, пожалуй,  не только традиция. Слишком много людей связали свою карьеру и обеспечивали свое положение в науке преследованием своих оппонентов, слишком много людей изменили свои убеждения под влиянием принуждения, низости души или борьбы между партийной дисциплиной и научной совестью (членов партии в ряде учреждений ставили перед альтернативой — заявить об отказе от менделизма-морганизма или выйти из рядов партии). И этим людям хочется думать, что это было сделано не напрасно. Но иллюзии обманутых недолговечны, а произвол — это не метод науки. Рано или поздно, но нам нужно взглянуть в глаза беспощадной правде и чем раньше это будет  сделано,  тем это  будет лучше для советской науки.

Описанные в предыдущих главах трагические для нашей науки события были прерваны войной. Теоретические споры были на время забыты для того, чтобы возобновиться в 1945-46 гг., в связи с публикацией Лысенко малоубедительной, но претенциозной статьи об отсутствии в природе так называемой внутривидовой конкуренции, признание которой всегда было одной из основ дарвинизма. Публикация этой статьи расширила сферу лысенко-изма, приведя его в столкновение с интересами пока еще не терроризированных групп ученых (ботаников, морфологов, зоологов, дарвинистов), которые сразу выступили с критикой новых идей акад. Лысенко.

Характерен один эпизод начала этой дискуссии, свидетелем которого был и автор настоящего очерка, в то время студент Московской сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, начавший научную работу на кафедре ботаники под руководством акад.

Жуковского. В 1945 г. Лысенко впервые сделал свой доклад, отрицавший наличие в природе внутривидовой конкуренции. Уверенность Лысенко в прочности своей аргументации была столь велика, что он сам предложил проф. Жуковскому написать критические замечания. Лысенко пообещал напечатать возражения проф. Жуковского рядом со своей статьей в редактируемом им журнале «Агробиология». Проф. Жуковский, крупнейший биолог, ученый, обладающий энциклопедическими знаниями, ученик и соратник Вавилова, честно принял вызов Лысенко. Мы, молодые студенты, горячо обсуждали статью Жуковского, которую он прочел нам перед передачей ее Лысенко. Статья Жуковского содержала основательную и убедительную критику концепции Лысенко, была интересной, логичной и блестящей по форме.

Прочитав эту статью, написанную по его же просьбе, Лысенко был взбешен и категорически отказался ее напечатать в своем журнале, опубликовав в нем только свою статью без всяких изменений и исправлений.

Жуковский решил не сдаваться и опубликовал свою статью в 1946 г. в журнале «Селекция и семеноводство» под заголовком «Дарвинизм в кривом зеркале». Ответом на эту статью явилась грубая демагогическая статья Лысенко в «Правде» под заголовком «Не в свои сани не садись». Не только бестактно грубый заголовок статьи Лысенко, но и все ее содержание было бессмысленным и злобным.

Ответ Жуковского, направленный им в ряд печатных органов, не был опубликован. Согласно действовавшему в тот период неписаному правилу, спорить с «Правдой» было нельзя, и Лысенко всегда старался использовать это правило. В связи со статьей Жуковского, журнал «Селекция и семеноводство» опубликовал также статью Дворянкина, наиболее активного сторонника Лысенко. Эта статья была озаглавлена «Дарвинизм в менделистском зеркале». Содержание статьи было весьма поверхностным и ее основную часть составляла ругань.

Через некоторое время Лысенко снова выступил в журнале «Агробиология» со статьей, озаглавленной «О кривом зеркале и некоторых антидарвинистах». Меткий заголовок полемической статьи Жуковского сильно задел, как мы видим, самолюбие лысенковцев. С этого момента была начата травля Жуковского, который за выступление в защиту дарвинизма был причислен к антидарвинистам и морганистам, хотя он был ботаником-систематиком и экспериментатором и не имел прямого отношения к генетике.

Начало этой дискуссии изменило и мои личные представления о Лысенко. До этого момента я воспринимал спор в области генетики и дарвинизма как действительно научный спор, в котором, как мне казалось, обе стороны заслуживают право на уважение. Наблюдая характер начала дискуссии в области дарвинизма, я понял, что для Лысенко и его последователей важнейшей целью являлось что угодно, но только не выяснение научной истины.

Дискуссия по проблемам дарвинизма захватила многих ученых, и очень скоро выяснилось, что позиция Лысенко и его последователей в этой дискуссии была явно слабой и натянутой и фактически мало обоснованной. Она граничила с простой фальсификацией науки. Выяснилось, кроме того, что ни Лысенко, ни его сторонники не обладали достаточной эрудицией для того, чтобы вести эту дискуссию на принципиальном уровне серьезной науки. И тогда Лысенко вновь сорвался на демагогию, на политический шантаж, отнеся всех несогласных с его гипотезой к защитникам империализма. На страницах «Литературной газеты» он опубликовал в 1947 г. вздорную статью, в которой говорилось, в частности, следующее:

«Чем объяснить, что буржуазная биологическая наука так дорожит «теорией» о внутривидовой конкуренции? Ей нужно оправдание, почему в капиталистическом обществе громадное большинство людей, особенно во время перепроизводства материальных благ, ведет бедный образ жизни. Все человечество принадлежит к одному биологическому виду. Поэтому буржуазной науке и понадобилась выдуманная внутривидовая борьба. В природе, внутри вида, говорят они, между особями идет жестокая борьба за пищу, которой не хватает, за условия жизни. Побеждают более сильные, более приспособленные особи. То же самое происходит, мол, и между людьми: капиталисты имеют миллионы, а рабочие бедствуют, потому что капиталисты, якобы, умнее, способнее по природе, по своей наследственности. Мы, советские люди, хорошо знаем, что угнетение трудящихся, господство капиталистического класса и империалистические войны ничего общего не имеют ни с какими законами биологии. В основе этого лежат законы загнивающего, отживающего своей век буржуазного капиталистического общества. Но внутривидовой конкуренции нет и в самой природе. Существует лишь конкуренция между видами: зайца ест волк, но заяц зайца не ест — он ест траву. Пшеница пшенице также не мешает жить. А вот пырей, лебеда, осот являются представителями других видов и, появившись в посевах пшеницы или кок-сагыза, отнимают у них пищу, борются с ними. Буржуазная биологическая наука, по самой своей сущности, потому что буржуазная, не могла и не может делать открытия, в основе которого лежит непризнанное ею положение об отсутствии внутривидовой конкуренции. Поэтому и гнездовым севом американские ученые заниматься не могли. Им, слугам капитализма, необходима борьба не со стихией, не с природой, им нужна выдуманная борьба между белоколосой и черноколосой пшеницей, принадлежащей к одному виду. Выдуманной внутривидовой конкуренцией, «извечными законами природы» они силятся оправдать классовую борьбу, угнетение белыми американцами черных негров. Как же они признают отсутствие борьбы в пределах вида?» (Лысенко, «Агробиология», 1949 г.).

Приведенный тезис Лысенко — это от начала до конца вульгарное смешение общественных и биологических закономерностей и искажение смысла критики в адрес самого Лысенко, осуществляемое умышленно для целей демагогических, это, наконец, грубый поклеп на Дарвина, действительного автора концепции о внутривидовой конкуренции. Однако эта неумная и грубая демагогия не имела, конечно, серьезного успеха, она вызвала лишь еще большую оппозицию ученых.

Студенческая молодежь на проходивших в этот период вузовских дискуссиях явно не поддерживала идей Лысенко. В дискуссию постепенно были втянуты и генетики. Это было закономерно, ибо биология и особенно генетика развивались после войны за рубежом исключительно быстро, и это развитие сопровождалось внушительными теоретическими и практическими достижениями.

Особенно выделялись на общем уровне биология и генетика в США, где исследования биопроблем разворачивались после войны исключительно быстрыми темпами. Естественно, что основная масса советских биологов стала понимать, что монополизм и засилье в советской науке лишь одного направления, представленного к тому же группой ученых, склонных к догматизму и демагогии (Лысенко, Презент, Ольшанский, Авакян, Глущенко, Вла-сюк, Долгушин, Жуков-Вережников, Гребень, Дворянкин, Сисакян, Нуждин и др.), тормозит наше движение вперед, мешает преодолению того общего отставания советской науки по сравнению с наукой США, которое выявилось сразу же после войны. Партия в тот период поставила перед советской наукой важнейшую задачу — «догнать и превзойти достижения науки за пределами нашей родины», и каждый честный ученый хотел внести в осуществление этой задачи свой вклад.

Разочарованию ученых в теоретических концепциях Лысенко способствовал в этот период и очевидный провал его широко

разрекламированных практических мероприятий — посевов озимых по стерне в Сибири, принесших сибирскому земледелию существенный ущерб и подвергнутых резкой критике в открытой дискуссии, «яровизации» яровых на юге СССР, «внутрисортового скрещивания» и летних поздних посевов сахарной свеклы в Средней Азии. Новый, выведенный сверхскоростными способами сорт яровой пшеницы для юга Украины, о котором Лысенко преждевременно рапортовал когда-то на всю страну, также оказался негодным. Все эти фейерверки, долгое время освещавшие дорогу Лысенко и его группе к безраздельному господству в биологии и агрономии, в 1948 г. уже погасли.

Против Лысенко в ряде докладов выступил даже молодой Ю. Жданов, в то время зав. отделом науки ЦК ВКП(б). Но после одобрения доклада Лысенко Сталиным, Жданову пришлось покаяться в своих грехах в специальном письме к Сталину от 7 июля 1948 г., опубликованном в «Правде» от 7 августа, в последний день сессии ВАСХНИЛ:

«С первого же дня моей работы в отделе науки ко мне стали являться представители формальной генетики с жалобами на то, что полученные ими новые сорта полезных растений (гречиха, кок-сагыз, герань, конопля, цитрусы), обладающие повышенными качествами, не внедряются в производство и наталкиваются на сопротивление сторонников акад. Лысенко. Ошибка моя состояла в том, что, решив взять под защиту эти практические результаты, которые явились «дарами данайцев», я не подверг беспощадной критике коренные методологические пороки менделевско-моргановской генетики. Сознаю, что это деляческий подход к практике, погоня за копейкой».

К этому времени стало ясно, что и руководимая Лысенко ВАСХНИЛ работала крайне неудовлетворительно, она превратилась в личную канцелярию Лысенко. Выборы академиков не проводились, с 1935 г. и проводить их никто не собирался, ибо большинство академиков отрицательно относились к деятельности своего президента. Для Лысенко и его группы настали тяжелые времена. На рассмотрение оргбюро ЦК ВКП(б) секретарь ЦК А. Жданов весной 1948 г. внес вопрос об укреплении руководства ВАСХНИЛ, что предполагало снятие акад. Лысенко с поста президента. На одном из заседаний оргбюро ЦК КПСС А. Жданов подверг Лысенко резкой критике. Необходимо было что-то необычайное, чтобы изменить ситуацию, необходим был какой-то грандиозный погром, санкционированный Сталиным. Именно в этот период Лысенко и его ближайшие единомышленники оживили ложную концепцию о классовой биологии, о необходимости коренных, принципиальных, непримиримых различий между биологиями социалистических и капиталистических стран. Естественно, что к лику истинно советских биологов Лысенко причислил себя и своих товарищей, а всех своих противников зачислил в ряды реакционеров и проповедников буржуазной идеологии.

Объективно, реально не может существовать двух биологии, как не может существовать двух физик, двух химий, двух астрономии и т. д. В общественных науках такая ситуация возможна, ибо на земле реально существуют две противоположные общественные системы — социалистическая и капиталистическая. Живая лее природа на земле едина и биохимические и генетические явления в организме осуществляются, изучаются и осмысливаются одинаково, в соответствии с логикой науки, а не в соответствии с политикой того или иного правительства. Биология поэтому должна быть единой наукой в смысле методов, теорий и проблем, хотя результаты научного творчества используются при разных социальных системах неодинаково.

Все это азбучные истины марксизма и здравого смысла, однако искажение этих истин сознательно использовалось Лысенко и его сторонниками для подавления критики и своих оппонентов. Известно также, что отношения СССР и США в этот период резко ухудшились и была развернута санкционированная Сталиным борьба с так называемым «низкопоклонством перед Западом». Все, что было связано с США, Англией и другими капиталистическими странами, объявлялось реакционным. При публикации статей и книг возникали трудности с цитированием иностранных авторов. В то же время все русское, отечественное, доморощенное поднималось в науке на щит, иногда в ущерб исторической правде. Борьба за приоритет русской и советской науки — это, конечно, важное дело, если оно осуществляется разумно, а не используется для разжигания страстей.

Эту обстановку и использовал Лысенко, объявив классическую генетику оружием реакционного американского империализма. В 36-37 гг. таким же пугалом был, как видим, расизм гитлеровского фашизма. Эту вздорную идею Лысенко сумел довести до Сталина и получить его санкцию на организацию до мелочей продуманного погрома. Сессия ВАСХНИЛ 1948 г., с основным докладом Лысенко «О положении в биологической науке», уже не была научной дискуссией. Она представляла собой одностороннюю политическую погромную кампанию, ничего общего не имевшую с реальными задачами советской науки и исключительно вредную по последствиям. Не имея большинства среди академиков ВАСХНИЛ, Лысенко, пользуясь основанной на дезинформации поддержкой Сталина, добился вневыборного назначения СНК большей части своих сторонников академиками ВАСХНИЛ. Это беспрецедентное административное назначение группы сторонников Лысенко было проведено тайком, без всякого предварительного обсуждения кандидатур научной общественностью, по списку, предварительно представленному Лысенко. В этом акте отразилось недоверие его к советским ученым и к советской общественности.

Нелишне заметить, что задолго перед составлением Лысенко нелегального списка своих сторонников для утверждения их академиками ВАСХНИЛ, Министерство земледелия СССР опубликовало в газетах сообщение о выборах в ВАСХНИЛ и предложило научной общественности выдвигать кандидатов. Газета «Социалистическое земледелие» начала в конце 1947 г. публиковать списки представленных ученых. В самой академии сельскохозяйственных наук заработали конкурсные комиссии и началась обычная для таких случаев предвыборная деятельность. Однако выдвиженцы Лысенко не имели в ходе предвыборного обсуждения большого успеха, их вклад в науку оценивался весьма скромно. Была отведена, в частности, и кандидатура Презента. Выступивший при обсуждении этой кандидатуры видный селекционер акад. Лисицын сказал, что он предлагает отвести кандидатуру Презента по двум причинам: во-первых, потому, что Презент использует цитирование в качестве основного метода научных исследований, а, во-вторых, потому, что Презент применяет в научных спорах слишком много ругательств. В результате демократического обсуждения кандидатур в академики наиболее достойные были отобраны для голосования на общем собрании академиков.

Но голосования не последовало, так как Лысенко, опередив события, подсунул Сталину свой особый список, ничего общего не имевший с тем, который обсуждался научной общественностью. В своей речи на мартовском пленуме ЦК КПСС Хрущев, касаясь бесплодности двух академиков (Демидова и Лаптева), утвержденных в 1948 г. в этом звании по списку, представленному Лысенко, заметил, что это утверждение «явилось серьезным нарушением Устава академии». Нелишне отметить, однако, что в этом списке фигурировали и Ольшанский, Авакян, Долгушин, Презент, Гребень, Власюк, Лобанов, Бушинский и другие лысенковцы (всего 35 человек). Оказавшись в этом списке, ученик Вильямса Бушинский в своих лекциях любил рассказывать, что Сталин перед утверждением списка, якобы лично прочитал все фамилии и подчеркнул при этом фамилию Бушинского красным карандашом.

Тайком, по секрету от научной общественности, был утвержден в ЦК ВКП(б) и доклад Лысенко на этой сессии. Одобрение этого доклада в ЦК было осуществлено, конечно, не пленумом ЦК, по-видимому далее не Политбюро в целом, а Сталиным, Молотовым, Маленковым и некоторыми другими членами Политбюро.

Организация этой сессии ВАСХНИЛ переплетается с рядом явлений «на высшем уровне», непосредственно относящихся к коварному стилю работы Сталина. А. Жданов, в то время второй человек в стране после Сталина, относился к деятельности Лысенко весьма отрицательно и подверг его серьезной критике. Вопрос об освобождении Лысенко весной 1948 г. был уже практически предрешен. Однако молодой Жданов-сын, занявший свой высокий пост заведующего отделом науки ЦК ВКП(б) сразу со студенческой скамьи, в 25 лет, слишком поспешил со своим докладом и резкой критикой Лысенко. По-видимому, он решил, что дни Лысенко сочтены и захотел завоевать себе популярность и лавры победителя. Доклад Ю. Жданова с критикой Лысенко случайно слушал заместитель председателя Общества по распространению политических и научных знаний Митин, философ, немало способствовавший победе лысенкоизма. Сразу же после доклада Жданова Лысенко и Митин предприняли демарш перед Сталиным, апеллируя к защите «материалистической биологии» и с жалобой на Ю. Жданова и А. Жданова. Оценивая реакцию Сталина на этот демарш, нельзя не учесть, с одной стороны, наличия известного «охлаждения» в отношении Сталина к Жданову в этот период и антагонизма между Ждановым и Маленковым и Берия с другой стороны.

А. Жданов был типичным «сталинистом», но в тот период он был наиболее яркой фигурой в ЦК ВКП(б) и его авторитет сильно возрос после 1946 г., когда он заменил Маленкова на посту первого секретаря ЦК. А. Жданов приобрел популярность своими выступлениями и докладами по теоретическим и идеологическим вопросам, которые, будучи типичными для сталинизма по форме, стилю и содержанию, были, несомненно, выше аналогичной продукции самого Сталина. А. Жданова начали очень широко цитировать, почти наравне с классиками марксизма. Это вызывало ревность Сталина, чему Маленков и Берия всячески способствовали. Однако у Сталина не было даже элементарного повода для расправы с Ждановым. Жалоба Лысенко и Митина и явилась для Сталина подходящим предлогом для недовольства А. Ждановым, которое было выражено Сталиным на одном из заседаний в резкой форме. Возвеличение Лысенко до небывалых размеров и публикация в «Правде» покаяния Ю. Жданова были явной пощечиной А. Жданову. А. Жданов уехал в отпуск, после того, как в начале июля его сын был вынужден покаяться Сталину и, как известно, внезапная смерть оборвала жизнь Жданова всего три недели спустя после «исторической» сессии ВАСХНИЛ.

Через несколько лет после сессии, в связи со смертью Сталина, Лысенко в статье «Корифей науки» сообщил, что Сталин «непосредственно редактировал проект доклада «О положении в биологической науке», подробно объяснил мне свои исправления, дал указания, как излагать отдельные места» («Правда» от 6 марта 1953 г.). Таким образом, становится совершенно ясным, что Лысенко, задолго до дискуссии обратился к Сталину с просьбой санкционировать планируемый им разгром генетиков и инакомыслящих и получил эту санкцию. (Доклад свой на сессии с личными поправками Сталина — сначала оригинал, а затем фотокопию — Лысенко хранил у себя в кабинете и несколько лет показывал его своим посетителям).

Характер организации сессии и доклад Лысенко с самого начала вызвали настороженность, и противников Лысенко приходилось буквально принудительно заставлять выступать. Характерно также, что свое «сенсационное» сообщение о том, что его доклад утвержден ЦК, Лысенко преподнес, как говорится, под занавес, в своем заключительном слове. Всё это свидетельствует о том, что августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г. была запланирована и проведена Лысенко и его единомышленниками не как научная дискуссия, а как политическая провокация для разгрома своих научных противников.

<...>

Источник: Ж.О. Медведев, 1969. Биологическая наука и культ личности. // "Грани", № 71.