Борис Вайль о Самиздате

Борис Вайль[1] о Самиздате

- Как и когда появился самиздат в СССР?

- Я думаю, что он появился ещё в царской России, в конце ХVIII века, а расцвёл в ХIХ веке.  Недавно, например, я читал мемуары Бориса Чичерина, в которых есть очень интересные страницы  про самиздат 1850-60-х годов, про то, что те свои статьи, которые по каким-то причинам не могли быть опубликованы, он запускал в самиздат. (Хотя самого этого слова - «самиздат» - тогда, конечно, ещё не было.) 

Если говорить о политическом самиздате ХХ века, то в 20-е годы он, безусловно, существовал, а вот в 30-х его уже не стало. Но все сталинские годы, конечно, существовал «безопасный», литературный,  самиздат: девушки переписывали друг у друга стихи и даже в лагерях их переписывали.

В середине 50-х годов возник (прежде всего в Москве)  «йоговский» самиздат. Эти тексты ещё не могли быть напечатаны официально, но их уже переводили и распространяли люди, увлечённые индийской философией и йогой. Это тоже был «безопасный» самиздат.

Я впервые увидел самиздатский текст в 56-м году, когда из Курска  приехал в Ленинград и поступил  в библиотечный институт. Там я познакомился с рядом людей, которые потом получили известность и от которых я стал получать самиздат. Это был, в частности, доклад Хрущёва [на закрытом заседании ХХ съезда КПСС]. Имела место парадоксальная ситуация: доклад генерального секретаря (на самом деле Н. Хрущёв являлся 1-м секретарём ЦК КПСС,-АП)  на тайном, как в годы подполья, заседании не мог быть распространён легальным путём и распространялся в Москве и Ленинграде нами. При этом осудить человека за распространение самого доклада было нельзя. Но поскольку наш выпуск текста этого доклада мы  снабжали предисловием и постраничными примечаниями, то нас и осудили не за доклад, а за комментарии и, в первую очередь, за предисловие. В своих комментариях их автор Эрнст Орловский уточнял и дополнял доклад в части рассказа о репрессиях и других фактах, которые Хрущёв обошёл молчанием. Например, он писал: Хрущёв упоминает высылку таких-то народов, но были высланы ещё и такие-то. А автор предисловия Револьт Пименов (который фамилию свою не поставил, но на следствии признал, что это он - автор) написал, что нечего валить всё на одного Сталина, что «Сталин не перед пустыми стульями давал указания». Таким образом, и сам Хрущёв был в этом предисловии скомпрометирован.

Мы выпускали также прообраз «Хроники текущих событий», который носил название «Информация». «Информация» стала выходить осенью 56-го года - где-нибудь в октябре.

В том же 56-м году в ряде ВУЗов возникли рукописные журналы, которые существовали всего в двух-трёх экземплярах и циркулировали внутри данного ВУЗа, а также рукописные стенные газеты.

- В буквальном смысле «рукописные»?

- Да, потому что множительной техники тогда не было. Помню, что я получил рукописный экземпляр поэмы «Тёркин на том свете», которая была напечатана в «Известиях» только в 61-м году.  (Ко мне попал неокончательный вариант этой поэмы, который Твардовский кому-то дал, и он пошёл после этого в самиздат.) 

Машинописными были доклад Хрущёва, наши «Информации», циркулировавшие переводы с польского (в связи с событиями в Польше, в Познани) и с венгерского и сербо-хорватского языков (в связи с событиями в Венгрии). С сербского - потому что после прекращения поступления  венгерских газет лучше всего освещали эти события югославские газеты, из которых была перепечатана, скажем, речь Тито в Пуле. А после размножения в самиздате речи Карделя она неожиданно появилась в журнале «Коммунист»! (Эти выступления Тито и Карделя были довольно беззубые.) Ходило тогда и переведённое  с итальянского интервью Тольятти с критикой сталинизма.

 Вообще, влияние Восточной Европы на нас было сильным. С нами учились студенты из восточноевропейских стран, которые привозили с собой  какие-то новые идеи. (Не только, скажем, из ГДР, но даже из Албании!) Некоторых из этих ребят затем посадили и даже кого-то расстреляли.

Таково было моё знакомство с самиздатом и начало участия в его распространении. Но в целом самиздат 50-х годов, конечно, не получил такого распространения, как самиздат 60-х годов, в силу, прежде всего, того, что тогда было мало множительной техники и общество только-только начинало развиваться.

За «преступлением» последовало и наказание. Если Пименов получил десять лет, то я - только шесть, потому что я шёл по этому делу вторым.  Во время следствия мои следователи морщились: «Доклад Хрущёва...», пытались как-то обойти этот неудобный момент, писали в обвинительном заключении: «...клеветнические комментарии к выступлению генерального секретаря», а к выступлению где, когда и кого именно, не упоминали. А потом они просто стали отрицать наличие такого доклада: был такой период, когда они говорили: «Да не было ничего такого. Откуда вы это взяли?»  Таким вот образом я в 57-м году оказался выключен из процесса  распространения самиздата.

В лагере тоже был самиздат - религиозный. Свидетели Иеговы делали такие толстенькие книжечки, в которые мельчайшим почерком переписывали Евангелие, и пускали их в оборот. Поскольку религиозная литература в лагере была запрещена, то они тоже изымались.

Была в лагерях и печатная литература, которая тоже, конечно, изымалась. Например, каким-то образом в Сибирь попали программные документы НТС, которые ходили в лагерях.

В лагере я участвовал в тайной антисоветской организации, и у нас был свой самиздат...

- Вы реально участвовали в такой организации?

- Реально.

...Когда я в 58-м году ехал по этапу, то мне встретился один человек, которого везли в Москву на переследствие. Он мне сказал: «Когда ты приедешь в лагерь, то встретишь там разные подпольные организации - ленинцев, таких-то и таких-то». И когда я приехал, я почти сразу же попал в такую организацию. Когда я встретил людей из этой организации и рассказал им о себе, они мне сказали: «Вот как интересно! Ты всё это письменно изложи, за что ты сел». Но я-то  понимал, что  в советских условиях нельзя рассказывать даже о том, за что тебя посадили, потому что это может быть истолковано как антисоветская пропаганда. Я был уже научен горьким опытом и понимал, что потом этот текст может попасть куда надо. И я сказал им: «Я не хочу писать». Они говорят: «А ничего, мы к тебе пришлём парня». Ко мне пришёл мальчишка, которому я начал рассказывать, а он - записывать. (Важно, чтобы это было написано не моим почерком.) При этом я очень старательно подбирал слова, чтобы их не истолковали как ведение антисоветской пропаганды.  Однако потом они этот текст стали отправлять в другие лагеря, за что меня  и осудили повторно. И к моим шести годам (с частичным поглощением срока) мне реально добавили только два с половиной года, потому что по этому делу я шёл не первым номером. В этой тайной лагерной организации я был всего лишь замначальника отдела по шифровальной части. (Всего в ней было  четыре отдела - отдел информации, отдел безопасности и другие.)

Когда нас всех повторно арестовали, то мне этот мой текст опять предъявили. Я следователю говорю: «Ну что Вы, меня же за это уже один раз посадили».  Он: «А ты бы не вносил тенденциозно-клеветническое истолкование».

- Я правильно понял, что повторно Вас осудили ещё в лагере?

- Да, было всё то же самое, те же статьи - 58, пп. 10 и 11. В первый раз - за антисоветскую организации в Ленинграде, у которой не было названия, во второй - за антисоветскую организацию в лагере, которая название имела (хотя люди там были уже совсем другие). При этом все, кто имел две судимости по 58-й статьи, были в судебном порядке признаны «особо опасными рецидивистами и должны были носить полосатую одежду, которую вели после 61-го года.

В итоге я решил, что больше не буду участвовать в антисоветских организациях. И хотя получал много таких предложений, но отказывался их принимать, потому что понимал, что долго такая деятельность длиться не может: срок существования антисоветской организации - всего  несколько месяцев.

Тогда в мордовских лагерях мы (в частности, группа Кузнецова-Осипова-Бакштейна) думали о том, какие могут быть другие формы сопротивления тоталитарному государству (ведь организация не может долго существовать, а партию создать невозможно), и искали какие-то промежуточные формы деятельности, к которым бы было нельзя прицепиться. Например, Володя Осипов, который тогда стоял на позициях анархо-синдикализма, говорил мне: «Задача вот какая: нужно создать класс интеллигенции, которого нет в Советском Союзе. А как его создать? Делать нелегальными методами мы это не можем, потому что нас пересажают. А надо  распространять что-то легальное, например, журнал «Курьер ЮНЕСКО» и подобную ему литературу, чтобы постепенно своего добиться». А некоторые думали, что такую роль может сыграть самиздат. (Конечно, слова такого ещё не было, хотя сам самиздат был.) 

- А товарищем Осипова по группе был Эдуард Кузнецов - «сионист» и угонщик самолёта?

- Эдуард. Это был его первый срок - за площадь Маяковского, где они читали стихи. (Угон самолёта потом был.)

...Так вот, мы сидели и думали, а в это время на свободе шли свои процессы, там произошёл качественный скачок: в 65-м году образовалось движение за права человека. И когда я 65-м году вышел на свободу и поехал в Ленинград, то мои товарищи сказали мне: «Уже не надо создавать антисоветские организации...»

- Товарищи, находившиеся уже на свободе?

- Кто-то из них сидел, кто-то - нет. Револьт Пименов сидел, а, например, Виктор Шейнис - нет. (Он был нашим как бы подельником - свидетелем по самому первому нашему делу.) Кстати, в  56-57 годах  Револьт объяснял мне: «Интеллигенция, либералы - такие трусливые, мы не можем на них опираться». И вдруг в 65-м году он вместе с Шейнисом стал говорить мне, что интеллигенция есть, и что надо действовать через неё, а не создавать какие-то подпольные организации. И стал мне показывать самиздат. Я спрашиваю: «А за это сажают или нет?» Он в ответ пожимает плечами. Мне тоже кажется, что никого ещё к этому времени за это не посадили, - Синявского посадили ведь за отправку книг за границу, а не за самиздат, хотя книги Синявского и ходили в самиздате. Это был тамиздат, пришедший в самиздат.

- Кстати, есть свидетельства о том, что в самиздате произведения Синявского и Даниэля появились только после их ареста. Подтверждаете ли Вы это?

- Может быть. Мы читали их книги в 66-м, то есть после их ареста, причём не в виде книг, а на микрофильмах.

...Так вот, в силу того, что я не мог жить ни в Москве, ни в Ленинграде, мы жили в Курске. Но и там мы получали самиздат. (В основном из Ленинграда.) А в один прекрасный момент я обнаружил, что в Курске помимо меня имеются и другие центры собирания самиздата. В этом провинциальном городе их было немного, но всё-таки несколько было.

В 70-м году меня снова посадили, теперь уже прямо за самиздат, который фигурировал и в приговоре. И если в  приговоре 57-го года была написано: «распространяли клеветнические измышления, которые они называли  «информация»», то теперь была прямо упомянута «Хроника текущих событий». (Этот процесс в Калуге в 70-м году  был   первым процессом по «Хронике текущих событий». На него приехал Андрей Дмитриевич Сахаров, которого в первый и в последний раз впустили в зал суда.) Но статья была уже другая, уголовная - «клевета», 190-я (прим).  (Теперь обычно уж по ней осуждали.) Я прошёл по этой статье и получил ссылку в село Уват. (Это - километров триста к северу от Тобольска в сторону Ханты-Мансийска.) Потом, поскольку там за мной трудно было следить (ко мне туда приезжали Боннэр, Шиханович), меня перевели  в Тобольск, где, как считалось, это можно организовать лучше,  и дали мне комнату в общежитии. А надо сказать, что для получения комнаты в семейном общежитии надо было месяцы в очереди стоять. Я понял, что эту комнату хотят соответствующим образом оборудовать, и сказал: «Да не хочу я жить в общежитии. Я дом куплю». Такого варианта ОНИ не ожидали, и стали оборудовать подслушивающей аппаратурой уже этот дом, в котором у меня были соседи. От них под полом и провели аппаратуру. (Однажды котёнок полез в подпол, а его там стало бить током.) Я был единственным политическим ссыльным в Тобольске, в котором  у НИХ был целый отдел, вот ОНИ мной и занимались.

В ссылке я продолжал получать самиздат. Иногда в посылках, которые ко мне приходили из Москвы. Иногда кто-то приезжал и привозил.

Однажды у меня устроили обыск по делу Хаустова из Орла, которого я никогда не знал, а только фамилию слышал. Пришли и стали искать. Спрашивают: «Где «Хроника...», где «Хроника..»?» Я говорю: «Неужели я буду её хранить? Что вы обо мне думаете?»

Но не всегда ОНИ действовали так открыто. Например,  в Обнинске жила подруга Люси (Людмилы Алексеевны, жены Б. Вайля,-АП), которая распространяла самиздат: брала его в Ленинграде, привозила в Обнинск и к нам в Курск, печатала его в Курске и везла дальше.  Жила она в общежитии, где в один прекрасный день (это было в 70-м году) КГБ устроил у неё обыск. Поскольку обыск этот по какой-то причине не был оформлен юридически, то КГБ придумал такую легенду: в общежитии якобы протекла вода, к ней в комнату пришли слесаря перекрывать воду и неожиданно увидели  россыпь машинописных листков с многократно повторяемым словом «Сталин». О чём и было сообщено в КГБ.

А однажды в Тобольске я пошёл к какому-то студенту и понёс ему машинопись, совершенно не имеющую отношения к самиздату. (Там были то ли правила поступления в ВУЗ, то ли какой-то другой вполне официальный текст, но только машинописный.) А у него сидела группа студентов и преподавателей Тобольского педагогического института. И какой-то преподаватель марксизма, как только увидел, что я принёс машинопись, сразу устроил истерику: он думал, что это - самиздат. То есть уже даже в таком медвежьем углу знали, что машинопись в моих руках - дело опасное.

- Почему при третьем осуждении в отношении  Вас не действовало правило рецидива, и Вы отделались «всего лишь» ссылкой?

- Потому что меня осудили по новой статье - 190. Кроме того, многие считают, что это случилось благодаря тому, что за меня заступился Андрей Дмитриевич Сахаров, который в глазах советского истеблишмента тогда ещё не был такой одиозной фигурой. Тогда ещё на него имел влияние Рой Медведев, который считался как бы официальным диссидентом. И когда Андрей Дмитриевич приехал на этот суд, то судья не мог его не пустить.

- Когда и почему самиздат в СССР прекратил своё существование?

- Ответ на этот вопрос такой же, как и на вопрос о том, почему самиздата не существует, например, в Дании. Зачем он там нужен? Ведь самиздат существует тогда, когда действует цензура и органы госбезопасности. А когда цензура исчезает и появляются частные издательства, то и самиздат исчезает.

- Каковы были цели и пути распространения самиздата?

- Поскольку это - явление спонтанное, то никто не задумывался о целях. Я думаю, что цель - восполнить недостаток официальной информации в соответствии с существовавшим общественным запросом.

Что касается путей его распространения, то в самиздате был, например, такой жанр, как письма в инстанции, «президенту» Брежневу. Можно было послать один экземпляр Брежневу, а другой - на Запад. Только благодаря самиздату и западным корреспондентам Запад в середине 60-х годов заинтересовался всеми этими делами. Скажем, о нашей группе, действовавшей в 50-е годы, было сообщение в «Посеве». Но только всего одна строчка, потому что в этом журнале о нас ничего больше не смогли узнать, так как мы в то время не ставили перед собой задачу информировать о себе Запад, - мы до этого ещё как-то не дошли. А вот уже в 60-е годы устанавливаются контакты с поляками: ленинградская группа ВСХСОН (Всероссийский социально-христианский союз освобождения народа, - правая, религиозно-монархическая организация, ориентированная на учение Бердяева) имела там своего человека. Она нашла выход на Польшу, и у неё там был человек, который ей сочувствовал и с которым ей удавалось поддерживать связь.     С конца 60-х годов часть самиздата (в первую очередь с сообщениями о репрессиях) уже адресуется Западу. Так что с этого времени у самиздата становится  уже два главных адресата - интеллигенция в Советском Союзе и общественное мнение западных стран. Правда, некоторые полагали, что это непатриотично - обращаться за защитой к Западу. Но я так не считал.

Пути распространения самиздата внутри страны базировались на доверии.    Ведь я не каждому  мог  дать самиздат (я понимал, насколько это опасно), а только людям, которым можно было доверять. Так что самиздат я давал прежде всего самым ближайшим друзьям и знакомым. Я сталкивался с тем, что на Западе распространение самиздата понимали по-западному: стоят люди на углу улицы и раздают самиздат прохожим. Им трудно объяснить, что была большая проблема: кому давать, кому не давать. Кроме того, например, многим студенткам моего библиотечного института не было смысла давать самиздат, потому что им могло быть просто не интересно знать, что там сказал какой-то Пальмиро Тольятти. Так что круг этих людей не был широк.

Но вспоминается и такой интересный случай. В конце 60-х годов (ещё до введения танков в Прагу) я поехал в Москву в официальную командировку от киноклуба - общественной организации, существовавшей под эгидой обкома комсомола. Целью этой поездки было приглашение для выступления в Курске кого-нибудь из кинокритиков. Когда я оказался на  «Мосфильме», то человек, к которому я пришёл, вдруг даёт мне запросто пачку самиздата и говорит: «Отдай тому, кто тебя послал». (А послал меня председатель нашего киноклуба.) Он не знал меня, но всё-таки дал эту пачку (я бы так никогда не поступил), которую я, конечно, передал. Этот случай показывает, что отношение к самиздату в Москве и Ленинграде отличалось от того, что было в провинции. Жители столиц к этому относились более спокойно, более свободно. Рассказывают, что у Паустовского переплетённый самиздат стоял дома на полках - открыто, том за томом, и его гость мог взять эти книги почитать. Наверное, такие люди, получившие уже официальное признание, могли и не бояться самиздата. Например, когда Высоцкий приехал в Париж, то друзья по его просьбе собрали ему целый ящик тамиздата. Он написал на ящике имя якобы адресата - «Шолохову» и погрузил его в самолёт. Так что одни боялись, а другие - нет.

Но и отношение властей было разным. Где-нибудь в провинции поймать кого-то на самиздате и расследовать это дело было для местного КГБ предметом гордости. А в столицах КГБ знал, что здесь самиздат широко циркулирует и что остановить этот поток очень трудно.

Кстати, не существовало и такого понятия, как «запрещённая книга». Не было индекса запрещённой литературы, подобно существующему в Ватикане, в котором прямо перечислены книги, которые запрещены.   Были только книги, изымаемые из библиотек. Так что не было процедуры запрещения книг, и не было известно - запрещена та или иная книга или нет. Поэтому я всегда протестую, когда на Западе говорят: «Эта книга была запрещена в Советском Союзе». Так, например, говорят о книгах Бердяева. Но почему?! Ты вполне мог пойти в библиотеку и взять дореволюционное издание Бердяева. После 56-го года уже можно было брать Фрейда, Бердяева...

- Существовал ли рынок самиздата?

- Да. Я знал, что когда кто-то перепечатывал какие-нибудь, например, «Роковые яйца», то мог и продавать их, поскольку труд машинистки тоже чего-то стоил. Так что самиздат можно было и купить (в Курске - нет, а в Москве - да), скажем, за десятку, хотя это было и дороже, чем обычная книга.

- Вы говорите, наверное, в конце 60-х, а не о конце 50-х годов?

- Да, да, конечно. Рынок начинается только в конце 60-х. При этом продавалась больше художественная литература и религиозная.    Хотя, может быть, он начался ещё в 50-е годы с йоги. Но тут надо определиться  с понятием «самиздат». Например, перепечатка кулинарных рецептов - это самиздат? Гарик Суперфин называет это «протосамиздатом».

- Вспомните ли Вы какие-нибудь интересные, может быть, забавные моменты, связанные с бытованием самиздата?

- Забавного-то мало в этом было, - людей увольняли с работы, сажали. Впрочем... Будучи в ссылке, я работал на винзаводе. А мой директор был членом бюро горкома партии. Он знал, что я - политический ссыльный, и стал приставать ко мне, чтобы я дал ему что-нибудь почитать. Он всё намекал: вот Светлану бы Аллилуеву (вот такие вещи). Но я считал, что ухо надо держать востро, и поэтому  принёс ему детектив Сименона из «Иностранной литературы». Он прочёл и сказал: «Ну да, интересно. Но я всё-таки у тебя просил Светлану Аллилуеву».

И ещё случай... У нас в Тобольске была машинка. Однажды пришёл сосед и попросил дать ему её. Понятно, что он должен был взять её по заданию КГБ для того, чтобы получить образец шрифта, но я всё-таки спросил, для чего она ему. А он ответил: «Нужно перепечатать роман Шекспира». Пришлось ему машинку дать.

Беседовал А. Пятковский

Оставьте, пожалуйста, свой отзыв

Вебредактор и вебдизайнер Шварц Елена. Администратор Глеб Игрунов.