Воспоминания о Самиздате Виктории Вольпиной

- Как и когда появился самиздат в СССР?

- Моё первое знакомство с самиздатом относится к периоду после смерти Сталина. Моя соседка по коммуналке Мария Ивановна Писарева - бесстужевка, профессор биологии - дала мне прочесть художественный машинописный текст, автор которого мне до сих пор неизвестен. Это был рассказ о событиях, связанных со знаменитым сталинским указом 40-го года, каравшим за опоздание на работу.

В мои университетские годы, на которые пришлись ХХ съезд, венгерские события, дело Пастернака, в моих руках оказались машинописные копии неизданных стихов позднего Пастернака, Гумилёва и «Поэмы горы» Цветаевой. Вообще, в те годы политического самиздата ещё не было. Были преимущественно стихи, которые мы перепечатывали на машинке или переписывали от руки.

По окончании университета, когда в мою жизнь вошёл Александр Сергеевич Есенин-Вольпин (я стала его женой), самиздат (тоже поэтический поначалу) стал для меня делом обычным. Тогда - в 61-м, 62-м, 63-м годах - до меня дошла «Поэма без героя» (машинопись с рукописными пометками на листочках в клеточку из школьной тетради) и стихи из позднего, «античного», цикла Мандельштама (перепечатанные на машинке или переписанные от руки; по характерным оговоркам и опечаткам в тексте я определила источник его происхождения: эти стихи записала Наташа Трауберг). Дошла до меня и машинопись «Доктора Живаго», причём сначала - только стихи из него, которые мне подарили на день рождения. Таким образом, первой волной самиздата стала отнятая у нас поэзия.

После ХХII съезда, начиная с осени 61-го года, появляется самый большой для людей нашего круга пласт самиздата 60-х годов - тюремные и лагерные воспоминания. Первыми из них в 62-м или даже, скорее, в 63-му году стали для меня «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и книга о соловецкой тюрьме Олицкой. Позднее ко мне пришли и «Колымские рассказы» Шаламова.

Воспоминания эти обычно имели вид папки несброшюрованных листов. Вполне принятым было тогда приехать с ними в гости, сесть на диван и начать читать, передавая листы от одного к другому. Могли их тебе дать и на ночь. Часто мы с мужем всю ночь лежали на тахте и читали эти листы, передавая их друг другу.

Ещё одним отдельным и очень большим пластом самиздата стали произведения Солженицына, которые начали появляться у меня примерно в 64-м (но не позднее 65-го) году. Причём сначала это был «В круге первом». («Раковый корпус», который ходил в самиздате даже раньше, чем «В круге первом», ко мне пришёл позже.)

Надо сказать, что «Раковый корпус» Солженицына, который не содержал практически никакой «политики», ознаменовал собой появление пласта литературы, которая не вписывалась в советские каноны уже своим образно-художественным критериями. Например, когда в страну начал проникать тамиздат, появилась относящаяся к этому пласту «Лолита» (у кого-то в виде книги, у кого-то - перепечатки).

Самиздата тогда появилось очень много (даже у Леонова были «закрытые» вещи, которые он давал читать и которые кто-то тайно переписывал), и его читали все. (Очень часто можно было слышать такие вещи - великих конспираторов - переговоры по телефону: «Ты уже довязала свитер?» или «Ты уже доварила свой плов?») В определённых кругах он становится основным чтением. Литературный самиздат в определённой степени начал даже формировать интеллигентский жаргон. Моя любимая свекровь незабвенная Надежда Давыдовна Вольпина придумала даже анекдот про него: к машинистке приходит мамаша, просит ту перепечатать, кажется, «Войну и мир» и объясняет: «Сыну в школе задали прочесть этот роман, и его нужно перепечатать, потому что иначе сын не станет его читать».

С 64-го или 65-го года огромное влияние на самиздат стали оказывать история осуждения Бродского и его стихи. Запись процесса над Бродским, сделанная Фридой Вигдоровой, и особенно его стихи (даже переписанные от руки) ходили в самиздате очень широко. Его стихи многие знали наизусть, декламировали их, из них слагали песни (например, «Пилигримы»).

Поворотным моментом в жизни самиздата стал арест в сентябре 65-го Синявского и Даниэля, ставший катализатором формирования правозащитного движения. После их ареста Александр Сергеевич [Есенин-Вольпин] придумал провести в их защиту митинг гласности, состоявшийся 5 декабря 65-го года. Проведению митинга предшествовало распространение листовки, которую Александр Сергеевич очень точно назвал «Гражданское обращение». Это был первый вышедший из-под его руки текст, столь чрезвычайно широко растиражированный, - по Москве, я думаю, ходило экземпляров триста этого документа.

Тогда же в стране стали появляться документы с анализом происходящих событий, листовки, письма протеста. Когда Алик Гинзбург собрал «Белую книгу» с материалами о процессе Синявского и Даниэля, то его, Веру Лашкову, которая её перепечатывала, Вадика Делоне и Добровольского судили уже за эту «Белую книгу». Наконец, появился образчик регулярной самиздатской литературы - «Хроника текущих событий» и, соответственно, люди, которые занимались этим последовательно. И мы знали, что есть дома, куда можно прийти и почитать последние издания «Хроники...». Туда же, кстати, стали стекаться и материалы, служившие основой для её выпуска.

В середине 60-х годов в стране появились также перепечатки тамиздата. (Из него очень много всего перепечатывалось.) Например, появилась книжка Авторханова, которая очень широко ходила в самиздате. (Мне в руки она попала немножко позднее, причём в оригинальном, тамиздатском, варианте). Книжки, которые привозили из-за рубежа, начали перепечатывать, переплетать и, более того, продавать. Первой покупной самиздатской книжкой стало для меня «Собачье сердце». Затем появились «Роковые яйца» и «Дьяволиада».

Примерно с конца 66-го года появились документы в защиту гонимых религиозных конфессий, а также возникла тема крымских татар. Другим очень существенным моментом стало появление произведшего огромное впечатление так называемого «Меморандума Сахарова» (вещи очень масштабной, содержащей анализ того, что произошло и происходит в стране, и поставившей вопрос о конвергенции Запада и Востока) и писем протеста, которые подписывали Шостакович, Кабалевский, Чуковский. Дело в том, что до этого статусных людей среди авторов самиздата не было. (До этого шишкой в диссидентском движении считался например, Александр Сергеевич с его членством в Математическом обществе, с кандидатской степенью, полученной в 25 лет, с именем его отца.) Этапным моментом стало и письмо в защиту Солженицына замечательного литератора Лидии Корнеевны Чуковской. (Её книжка об Ахматовой появилась в самиздате значительно позже.) Где-то то ли в 67-м, то ли в 68-м году появился экономический анализ академика Аганбегяна, поставивший под сомнение возможность разумного и плодотворного развития социализма. С конца 67-го года, с началом преобразований в Чехословакии, в самиздате появились статьи Смрчковского, в которых ставилась задача радикализировать демократическое движение в ЧССР, и другие документы из Чехословакии, в частности, меморандум «2000 слов». После ввода войск в Чехословакию мгновенно появляются и очень быстро расходятся новые письма протеста. С тех пор, вообще, когда что-то такое происходило, например, кого-то сажали, реакция самиздата всегда была очень быстрой.

В частности, Александр Сергеевич старался отреагировать на каждый такой случай - посадку, обыск. Существует целый ряд таких его текстов, которые он запускал в самиздат. Например, после того, как в психушку посадили Петра Григорьевича Григоренко, Александр Сергеевич выпустил листовку-воззвание «Вечную ручку генералу Григоренко!», в которой он отстаивал право общаться с волей, писать и передавать туда какие-то материалы для заключенных не только тюрем, но и психушек. Появилась и знаменитая юридическая памятка Александра Сергеевича о том, как вести себя на допросах, в которой людям объяснялись элементарные вещи. Обычно Александр Сергеевич распространял свои тексты следующим образом: писал их от руки, а потом знал, кому их отдать, - как правило, молодым женщинам (самые известные из них - Ира Белогородская и Вера Лашкова), которые их перепечатывали. Так эти документы и расходились.

В это же время (66-й, 67-й годы) в самиздате появилась еще одна интересная струя - СМОГ-исты (СМОГ - Самое молодое общество гениев), из которых я помню только Батшева и Сашу Соколова. Информацию о них принесла в наш дом Юля Вишневская, которая после того, как её выпустили из психушки, по странному стечению обстоятельств оказалась моей ученицей. С возникновением СМОГа в самиздате стала распространяться и их молодая СМОГ-истская литература, и стихи самой Юли Вишневской. Ходили в самиздате и стихи Наташи Горбаневской. А после того, как она вышла на площадь в знак протеста против ввода танков в Прагу, её стихи стали ходить особенно активно.

После этого самиздат заметно разделился на самиздат политический (письма, обращения, трактаты) и литературный. При этом литературный самиздат и крупная публицистика (большие документы мировоззренческого характера) отступают, и начинает преобладать «листовочный» самиздат с обсуждением создавшейся ситуации - все эти трактатики Александра Сергеевича, «Хроники...» и т. д.

Ещё один важный момент - появление в самиздате «сионистов», боровшихся за право выезда в Израиль. Об их существовании мне стало известно в апреле-мае 70-го года.

Другая веха - создание, наверное, в конце 71-го года Сахаровым, Чалидзе и Твердохлебовым Комитета прав человека, в котором Александр Сергеевич, Цукерман и ещё кто-то были экспертами. И хотя в августе 71-го года мы с Александром Сергеевичем разошлись, Чалидзе всё же позвонил мне и сообщил о создании этого комитета.

Очень существенный момент - появление ксерокса. Ведь одно дело, когда ты сам печатаешь на машинке, и пятый экземпляр у тебя уже слепой (на папиросной бумаге получалось делать и семь закладок), а другое дело - ксерокс, при использовании которого размножение материалов упрощалось. При этом, правда, началась серьёзная борьба с режимниками из первого отдела, которые следили за использованием ксероксов.

Вот, собственно, и всё о начале самиздата. С конца 71-го года по целому ряду обстоятельств (главным образом, семейных) я потеряла связь с самиздатскими кругами и о дальнейшей их деятельности знаю только понаслышке.

- Когда и почему самиздат в СССР прекратил своё существование?

- Я не могу ответить на этот вопрос. Могу только предположить, что естественное умирание самиздата произошло с приходом свободы.

- Каковы были цели и пути распространения самиздата?

- Цели распространения были самые разные, но в основе его лежало протестное сознание. Кого-то распирало, он уже не мог сдерживаться и молчать. Кто-то хотел просветительствовать.

Примерно до 65-го года путями распространения было личное общение - знакомым людям, по цепочке, на короткий срок. Имело место не целенаправленное распространение, а достаточно спонтанное и стихийное. А вот после 65-го года, после процесса Синявского и Даниэля, «Белой книги», процесса над Гинзбургом, после чехословацких событий самиздат из явления абсолютно случайного и кустарного превратился в явление структурированное. Появились люди, которые уходили с работы, занимались изготовлением самиздата (иногда даже за плату), продавали его. Не секрет, что самиздат продавали. Я даже помню, что мой первый самиздатский Булгаков стоил 6 рублей. (Это была относительно большая сумма - две бутылки очень хорошей водки, которая тогда стоила дороже, чем сейчас, или 3 килограмма самого роскошного мяса, какое только можно было тогда достать.)

- Вспомните ли Вы какие-нибудь интересные, яркие моменты, связанные с бытованием самиздата?

- Где-то весной 71-го года к нам пришёл некий молодой человек, которого знал Александр Сергеевич, попросил задёрнуть шторы (а мы жили на первом этаже) и начал раздеваться. Пока я изумлённо на него смотрела, выяснилось, что он был плотно обмотан эластичными бинтами, под которыми находился своеобразный патронтаж примерно с полутора десятком книг. Это была целая библиотека самой актуальной на тот момент самиздатской литературы, изданной на Западе.

Я смотрела на всё это с ужасом, потому что понимала, что, если этот человек и не провокатор (что не исключалось), то наверняка уже отслежен и привёл за собой хвост. И хотя при виде книг глаза у меня загорелись, время тогда было уже очень напряжённое, и поэтому я сказала Алику: «С этим надо что-то делать». Мы позвали одного нашего приятеля, который помог нам всё это вынести из дома под видом пустых бутылок, и некоторое время эти книги продержал у себя. Через какое-то время он позвонил нам и сказал: «Ты знаешь, твой дакроновый костюм оказался мне мал». Я спрашиваю, абсолютно ошалев: «Какой дакроновый костюм?!» - «Ну ты же мне отдала дакроновый костюм, который Алику велик. А мне он оказался мал». Только тут до меня что-то начало доходить.

А то, что произошло дальше, совсем обидно. Мы отправили эти книги нашим знакомым в Таллин. (Ещё одни наши знакомые, которые направлялись в Таллин, заехали к нам под видом проводов, и мы запихали эти книги в их чемоданы.) Вскоре после этого мы с Александром Сергеевичем разошлись, нам стало не до книг, и вся эта замечательная библиотека самиздата там так и сгинула.

Беседовал А. Пятковский